При нынешней переделке храма разрушили часть таинственности, которой были окружены различные места его; таким образом священная дверь, за которой, говорили греки, скрывался первопастырь нашей церкви со времени взятия Константинополя, а турки утверждали, что там находятся сокровища, никому недоступные, эта дверь была нынче выломлена: никто не хотел войти в нее, наконец, уже вошел с архитектором один турок, а за ним силой палочных убеждений заставили войти и рабочих. За дверью нашли только церковный придел и Бог знает зачем он был так таинственно заделан и даже зачем устроен в стороне, без соответствующего ему другого придела, как это всегда бывает в греческих церквях. Не был ли он пристроен в позднейшее время Иоанном Палеологом, в воспоминание какого-нибудь успеха над турками. Известно, что он последний перестраивал Св. Софию, и мозаиковый портрет его открыт нынче в числе прочих, на стене, почти рядом с ликами святых: суетное тщеславие! Это тот самый Палеолог, который царствовал около 50 лет и послал дочь свою Султану, уже избравшему себе столицей Адрианополь!.. На портрете он изображен еще очень молодым. Впрочем, тайны этого придела еще не совсем объяснены; в глубине его едва приметна заделанная также дверь, и Бог знает, что еще скрывается за ней. Не знаю, дерзнут ли ее открыть.

На другой день посещения этого древнего христианского собора, этой первенствующей ныне мечети в Турецкой Империи, я посетил нашу патриаршую церковь. Была служба самого патриарха, окруженного всем сонмом митрополитов, которых по числу апостолов двенадцать. Известно, что патриарх весьма редко служит. Но, Боже, что это такое было! Церковь маленькая, нищенская, подобная тем, которые встречаются в Булгарии и Сербии. Говорят, ее нарочно держат в таком жалком виде, чтобы она не соблазняла корысть турков: сомневаюсь; не те теперь времена; я думаю, причина гораздо проще. Церковь и даже дворы ее были битком набиты народом. Эта обедня служилась для сербов и депутаты Сербии первенствовали в ней. Милош положил 50 тысяч пиастров в банк на тот предмет, чтобы в этот день, день Св. Андрея, каждый год патриарх служил обедню. Вследствие чего сербы преобладали в церкви и палка чауча часто стучала по бритым головам их, восстанавливая порядок и благочиние. Очень нередко наваливалась сзади толпа, ломала перила, отделявшие ее от патриарха и нас, которые были так счастливы, что ограждались от волн ее, и тогда нужно было все усилие слуг, чтоб удержать какой-нибудь порядок. Часто также толпа выжимала кого-нибудь вверх и бритая изнеможенная голова болталась на шее высоко над другими к общей потехе публики, пока не вдавливали ее в общую массу. И это делалось в церкви, при торжественном служении. Греки и армяне стояли в фесах, а иные просто в шапках. Пение – древнее, носовое и горловое, к которому весьма трудно приучить европейское ухо. Все это весьма не благоприятно действовало на непривычного слушателя…

После обедни мы посетили патриарха. Когда уселись все на диванах, по-турецки, поджавши ноги, подали трубки, патриарху первому, затем митрополитам; после трубки давали кофе и варенье и, разумеется, патриарху первому. Беседа шла на турецкий манер. Каждый хранил свою мысль далеко в душе и только ничего незначащие слова о погоде порой прерывали тишину…

XI

Особенный класс людей портовых городов.

В Константинополе вы увидите таких людей, которых решительно нельзя отнести ни к какому классу в политическом их значении, ни к какой личности в нравственном. Бог знает, что это за люди, откуда они, зачем здесь и чем живут, чем промышляют. День проводят они в кофейной, ночь… если вы спросите где они ночевали, они посовестятся сказать; где будут ночевать, – не сумеет отвечать. В Петербурге таких людей нет или почти нет. Войдите в харчевню: всякий человек носит на челе своем значение. Мужик, чернорабочий, – так уже таков и есть, вы не ошибетесь в его значении; ямщик так ямщик; лавочник так лавочник, сейчас видно. Каждый любит посидеть в приятном обществе, но никто не засиживается, торопится или нет, а все-таки идет к своему делу. В кондитерских есть три-четыре праздношатающихся, но их уже весь свет знает. Правда, в портерной, иногда в кабаке, попадаются неопределенные субъекты, во фризовых шинелях и картузах, иногда во фраках и круглых шляпах, давно потерявших свое значение, но таких мало в Петербурге, еще менее в Вене. В Константинополе вы встретите их на каждом шагу. Если не сумеете их отличить по особенной поступи и наряду на улице, то ступайте в кофейню Перы или Галаты, – там кофейня на каждом шагу, и все на один лад. Войдите, – длинная, сырая комната; скамейки по середине; ряд маленьких столиков вдоль стен, пол грязен и гадок донельзя; в противоположной стороне всегда – растворенная дверь на двор, – без нее бы задохлись в табачном дыму. В эту дверь вы видите все домашние принадлежности, нагроможденные на самом маленьком клочке земли, которой обладает дом, это его роскошь, c’est du luxe: тут вы видите петуха на целой груде кадок и ведер, иногда барана, предназначенного к обеду, которому негде поворотиться; все это очень обыкновенно; вы в кофейной, в кондитерской, лучше которой здесь нет, так извольте пользоваться ей как умеете. В темном углу комнаты, у столика, увидите двух человек, играющих в кости: один горячится и ругается напропалую, другой подшучивает и подзадоривает его: он не боится, что тот его прибьет, нет, он боится, чтоб не заметили, как он плутует, тогда ему не отдадут проигранных денег. Ну, эти, по крайней мере, занимаются делом; у одного – игра – профессия; другой играет пока не проиграется. Если бы вы не слышали их возгласов, вы бы и тут узнали, по тонким чертам лица, по длинному носу, по плутовским глазам, в одном из них, обыгрывающем – грека, в другом, обыгрываемом, серба: этого вы всегда и везде узнаете: наша косточка, не изменима нигде, ни при каких обстоятельствах. Далее, вокруг столика сидит группа, человек пять, вытянув шеи вперед и склонив головы в кучку, к центру столика, о чем-то горячо шепчутся: вы подумаете, что это государственные заговорщики времен дожей в Венеции или Палеологов в Константинополе. Посмотрите, какие славные лица, какие щегольские одежды. Вот этот, например, с длинными, черными как смоль кудрями, впалыми, истомленными глазами, бледным, лицом и широким лбом: он очень интересен; бархатный сюртук, хотя немножко потерт, и подает большое сомнение, что с чужого плеча, но интересный молодой человек носит его довольно ловко, так что вы не заметите ни пятен, ни прорех на нем. Другой