воле Бога всемогущего[44]. Не удивляюсь я, что воображение древних, представлявшее самую истину в Кодекс фантастических образах, окружило идею основания города множеством видений, предсказаний, и пророческих слов[45].

Константину нужно было новое поле для возделывания иных идей, иной веры. Старый языческий Рим и Никомедия были ему неприязнены. Он хотел создать город на месте прежней Трои; воспоминания исторические увлекали его воображение; но может быть потому, что с ними были также соединены воспоминания древнего язычества, может быть по невыгодному положению места, слишком открытого с восточной стороны для внезапного нападения неприятеля, он оставил это место. Случайно приехал он в небольшую греческую колонию, известную под именем Византии; истомленный путешествием, он уснул; занятый своей любимой идеей основания нового города. Тут-то представился ему гений Византии в образе старухи, которая перед ним преобразилась в полную жизни и красоты девственницу. Константинополь прикрыл ее своей порфирой и короной, и она просияла счастьем. – Знамение нелегко было истолковать, и Император основал тут свою столицу. – С тех пор гений Константинополя давно уже одряхлел и сиротствует на семи холмах его, ожидая своего преображения.

Константин даровал переселенцам в свою новую столицу права жителей Италии[46], назвал ее старшей дочерью Рима[47], а во время празднества десятилетия ее существования возвел на степень второго Рима[48], но имя Константинополя, имя Царьграда осталось за ней и в позднем потомстве.

Смеркалось. Трудно было оторваться от великолепной картины. Принцовы острова остались уже позади нас и своими живописными контурами напоминали острова Неаполитанского залива. Наконец, и они стали пропадать вдали, во тьме ниспускающейся ночи. Оставался один Олимп, которого снежная вершина долго светилась перед нами как маяк, и тот исчез. Я посмотрел вперед: кругом море; азиатские берега недалеко, но они низменны и ночью не видны.

Рано утром мы въехали в Дарданельский пролив. Как можно с ним сравнить Босфор! Берега Босфора покрыты крепостями, дворцами, загородными домами, киосками; берега Босфора оживлены, чудный Босфор! Берега Дардонелов дики, пустынны. Дарданельский пролив несколько длиннее Босфора; и только у устья его есть несколько укреплений, и те очень дурно содержатся. И теперь еще услышите здесь общее мнение, что Дарданелы непроходимы. А давно ли (в 1807 году) англичане прошли через них с небольшой эскадрой, не потерявши и двадцати человек, и стали против Константинополя, угрожая ему бомбардированием. Они предлагали самые унизительные условия, не имея ни одного батальона десантного войска, чтоб подкрепить свои усилия. За всем тем испуганный Селим и народ готовы были согласиться если не на все, то на многое, чтобы только избавиться от бомбардирования, но французский посланник удержал его, представив в настоящем виде состояние эскадры. Со своими офицерами он вооружил город и укрепления, и англичане ушли с тем же с чем пришли, но все-таки ушли несмотря на все усилия французских инженеров остановить их своими батареями, потеряв, на обратном пути несколько больше людей, и доказав, что пока Дарданелы в руках турок, до тех пор они очень проходимы для смелых и опытных моряков.

Прибавления

Егор Петрович Ковалевский[49]

С именем Егора Петровича Ковалевского связывается представление оригинального и благородного русского типа, весьма способного служить выражением того времени, которое его породило и воспитало. Эпоха, нами переживаемая, видит изредка подобные типы, образовавшиеся в среде иного поколения и других условий жизни: род блеска, свойственного этим типам, имеет уже для позднейшего времени нечто чуждое в себе, необычное и изумляющее. Будущему биографу Е.П. Ковалевского предстоит труд разъяснить вполне его литературную, политическую и общественную деятельность, которые приобрели покойному такую почетную известность, в России и за границей. Задача наша скромнее. Для большинства нашей публики, для тех, кто не имел с покойным прямых и непосредственных сношений – существует, так сказать, одно предчувствие важного нравственного значения его жизни. Предчувствие это само собой рождалось для публики из знакомства с его многочисленными литературными произведениями, поддерживаясь неослабно слухами о направлении его служебной и общественной деятельности. Единственная цель настоящего краткого очерка его жизни состоит в том, чтоб, по возможности, способствовать к обращению этого верного, но смутного чувства публики в более удовлетворительное представление самих свойств и отличий нравственной физиономии покойного.

Егор Петрович Ковалевский родился в 1811 году в Харьковской губернии и, стало быть, принадлежал к тому поколению, которое на наших глазах сходит мало – помалу с арены света и утрачивает свое влияние на ход дел и общественного развития в России, очищая дорогу другим, более молодым деятелям с иными воззрениями и началами. Характеристика этого поколения, явившегося на свет немного ранее или немного позднее 1812–1818 г., к которому принадлежат, между прочим, очень громкие имена современной нашей науки, литературы и администрации, могла бы быть, во многих отношениях, поучительна; но мы принуждены здесь ограничиться немногими указаниями. И, во-первых, поколение это было уже настоящим университетским поколением на Руси, так как время начатия службы и деятельности для самых ранних его членов приходится к 30 годам, когда без университетского диплома почти уже невозможно было добиться мало-мальски сносного общественного положения, и когда все им запасались, как единственным доказательством своей образованности и своих способностей. Исключение составляло военное поприще, имевшее свои особенные права, которые выводили людей наравне с университетской молодежью, но оно еще не успело выработать из себя дельцов для всех ведомств и занятий. А затем поколение это уже обнаружило, при самом появлении своем на поприще службы и деятельности, три довольно ясных и резко отличающихся друг от друга направления, которые и разделили его на очень заметные и характерные круги. Самое видное место из них занял тот, который числил у себя значительную массу молодых умов, нашедших в служебной деятельности удовлетворение всем нравственным потребностям своим и ответ на все запросы человеческого существования. Отдел этот вскоре составил ту блестящую корпорацию людей с формами европейской образованности, которые владели секретом скорого и неукоснительного разрешения самых затруднительных вопросов жизни, как для себя, так и для других. В противоположность с этим кругом образовался другой, искавший полной независимости для своей мысли и внешней деятельности, отдавшийся литературе, науке, философии и почти не признававший ничего, что совершалось вне этих сфер. Ему суждено было впоследствии нести горькие упреки в идеализме и политическом бессилии, хотя именно к этому кругу принадлежало у нас большинство светлых умов, оставивших крупные следы в умственном воспитании общества. Наконец, третий и самый малочисленный отдел состоял из людей, посвятивших себя государственному поприщу и вносивших с собой, как дополнение службы, горячее