понимание интересов, исканий и самодеятельной работы общества. Здесь именно и находился покойный Ковалевский всю свою жизнь.

Ковалевский получил образование на месте своей родины, в Харьковском университете, откуда по окончании курса в 1828 году и вышел со званием «действительного студента». Замечательно, что на следующий же год, имея 18 лет от роду, он бросил Петербург, где нашел себе место в департаменте горных дел и уехал в Сибирь, по приглашению брата своего, известного Евграфа Петровича Ковалевского – впоследствии министра народного просвещения, а тогда главного начальника Алтайских горных заводов. Евграф Петрович был 20-ю годами старше своего брата Егора. Из формулярного списка последнего мы видим, что он занимал должность правителя дел в канцелярии начальника Алтайских заводов, перешел на службу по Уральским заводам, сделался смотрителем золотых промыслов в Екатеринбургском округе, где еще прежде занимался открытием золотоносных приисков для казны и, наконец, в 1836 году, при поставлении всего горного ведомства на военную ногу, переименован из горного чина в капитаны. На следующий год он прибыл в Петербург, сопровождая партию казенного золота, и тут произошла та перемена в его судьбе, которая определила всю дальнейшую его карьеру. Черногорский владыка, известный просветитель своей страны – Петр Негош – просил русское правительство о присылке опытного инженера для исследования природных богатств Черногории. Министерство иностранных дел обратило глаза на молодого Ковалевского, уже делавшегося заметным, как исследованиями своими, которые он печатал в «Горном Журнале», так и привычками неутомимой деятельности на избранном им поприще. Командировка эта требовала и большой политической осторожности. Черногория находилась тогда в неприязненных отношениях к Австрии, которая вторглась даже в ее пределы. Положение было опасное как для Черногории, так и для европейского мира вообще. Ковалевский, по собственной личной инициативе, дал маленькой геройской земле советы, которые много способствовали к тому, чтоб восстановить порядок на границах обоих соседей. С тех пор Ковалевский предъизбран был на дипломатические поручения, преимущественно в славянские и восточные земли, поручения, всегда связанные с учеными, этнографическими и экономическими вопросами. Так, он отправлен был 17-го марта 1839 г. в Бухарию, но, кажется, на этот раз не имел возможности достичь своей цели и только примкнул к известной хивинской экспедиции гр. Перовского, при чем, как видно из высочайше объявленного ему, наравне с другими, благоволения, участвовал в лишениях и опасностях упорной защиты Акбулакского укрепления. Мы находим значительный перерыв в его жизни дипломатического агента, начиная с 1840 года, когда он возвратился из экспедиции в Хиву и до 1846 года, когда он сопровождал на уральские золотые прииски египетских инженеров, посланных Мегметом-Али для изучения металлургического дела. Через два года (1847) он сам отправился к знаменитому египетскому паше для «установки разработки открытых там (в Египте) золотоносных россыпей» – как было сказано в предписании, но он значительно расширил программу своих занятий. Он воспользовался этой миссией для того, чтоб совершить свое известное путешествие внутрь страны для определения верховьев Нила и побывать в Абиссинии у покойного и сверженного императора Феодора. Едва успел он возвратиться из этой командировки, как назначен был (1849) сопровождать нашу миссию в Китай и водворить ее в Пекине, на основании старых обычаев, требовавших, чтоб духовное наше посольство сопровождалось особым официальным приставом. В июле 1850 года он вернулся в Кяхту, но через полгода, как сам говорит в своем описании этого вояжа, опять потянулся «длинным караваном в Китай, – только в другую часть его, по другому пути». Новый путь этот, давно требуемый нашим купечеством, лежал через Монголию и движение длинного каравана помогло Ковалевскому заключить известный кульджинский торговый трактат с пекинским правительством, открывший для русских негоциантов Западный Китай и два пункта для их контор или факторий (Кульджа и Чугучак). Трактат послужил основанием для всех последующих мер, относительно нового определения наших границ с Китаем. В 1851 году Ковалевский возвратился в Петербург. Самая высшая, напряженная служебная деятельность Ковалевского совпадает с грозным временем нашей европейско-турецкой войны. В 1853 году он был послан в Черногорию еще раз, при обстоятельствах, далеко непохожих на те, которые он встречал в первое посещение этой страны; но дух ее народа, должно быть, не изменился с тех пор, ибо покойный Государь остался весьма доволен результатами его поездки и пожаловал Ковалевскому богатую табакерку со своим вензелем, подобно тому, как при возвращении его из Китая назначил ему пожизненную пенсию в 600 р., увеличенную ныне царствующим Государем Императором до 2000 р. Через 4 месяца по прибытии в Петербург из Черногории, Ковалевский снова покинул его (ноябрь 1853 г.) и отправился на Дунай, к армии кн. Горчакова. Известно, что с частью этой же армии он прибыл в Севастополь, после того как политические события ограничили и упразднили его деятельность в Румынских княжествах и на Балканском полуострове. Он оставался в Севастополе, следя, со скорбной душой, за всеми эпизодами знаменитой его осады и защиты, вплоть до инкерманского дела. Конец 1855 года застает его уже в Петербурге, а в следующем году в июне месяце ему поручено было исправлять должность директора Азиатского Департамента в министерстве иностранных дел. Его карьера ученого путешественника, туриста и, как он сам выразился, «странствователя по суше и морям», кончилась с этим годом навсегда.

Это был второй перелом в его жизни. Получив оседлость в Петербурге, он уже является перед обществом как администратор, как важное должностное лицо, имеющее большой круг влияния. Предоставляем сказать биографии, как крепко взялся он, исполняя высшие предначертания, за знамя России на новом посту своем и как высоко опять поднял его в глазах славянских и азиатских племен, приведенных в недоумение последними неудачами нашими и парижским трактатом 1856 г.; мы займемся здесь преимущественно одной только чертой, до того не общей в нашей жизни, что она выдвинула Ковалевского вперед и обратила на него глаза и внимание всей нашей публики. Для Е. П. Ковалевского не было такого честного стремления на Руси, такого добросовестного труда и такого светлого начинания, которых бы он не понял или не знал, к которым остался бы холоден и равнодушен!

Как сберег он и развил в себе эту общность с духовными, умственными, жизненными интересами русского мира, с замечательнейшими сторонами его развития, будучи постоянно оторван от него своими путешествиями и занятиями, теряя его иногда из вида по целым годам? Правда, что характер поручений, им исполняемых, и точка зрения, на которую он становился при этом, могли отчасти воспитать в нем эту нравственную черту. Он старался иметь дело преимущественно с народными массами – везде, где ни был, и в изучении их свойств и природы почерпнул много