Я знал, что, если не остановлю его, он совершит нечтоужасное, причинит боль мне или Габриэль. Ему было известно все, что случилось сНики. В этом я был уверен. И если я в самой глубине души хотел покончить сНики, он непременно узнал и об этом. Зачем я позволил ему войти сюда? Почему неподумал о том, что он способен на многое?

– Неужели ты не понимаешь, что это не более чем жалкаяпародия? – продолжал он все так же тихо и мягко. – Каждый раз смертьи последующее пробуждение будут опустошать человеческую душу. И тогда однибудут вечно ненавидеть тебя за то, что ты отнял у них жизнь, а другие ударятсяв крайности, которые ты так презираешь. Кто-то станет безумствовать инеистовствовать, а кто-то превратится в неподвластное тебе чудовище. Иныепозавидуют твоему превосходству, а иные просто отдалятся, начисто исключат тебяиз своего разума. – Он бросил взгляд на Габриэль и едва заметноулыбнулся. – Между тобой и ними всегда будет существовать непроницаемаязавеса. Ты можешь создать целый легион и все равно будешь обречен на вечное иполное одиночество!

– Я не желаю тебя слушать. Все это не имеет никакогозначения.

Я заметил, что Габриэль переменилась в лице. Теперь онасмотрела на него с нескрываемой ненавистью.

Он горько усмехнулся, хотя едва ли можно было назвать этосмехом.

– Возлюбленные с человеческими лицами, –насмешливо произнес он. – Разве ты не понимаешь, что жестоко ошибаешься?Один люто тебя ненавидит, а другая… что ж, другая, напившись темной крови, сталаеще холоднее, чем была. Или я не прав? Но даже у нее, такой сильной ихладнокровной, бывают моменты, когда она страшится своего бессмертия. А когоона может винить в том, что произошло с ней?

– Ты просто глупец! – прошептала Габриэль.

– Ты пытался уберечь скрипача. Но тебе и в голову неприходило спасти ее!

– Замолчи! – воскликнул я. – Или я тебявозненавижу! Ты этого добиваешься?

– Но я лишь говорю правду, и ты это знаешь. А чтоникому из вас никогда не доведется узнать, так это всю глубину обиды и ненависти,которые каждый из вас испытывает! Глубину страданий! И глубину любви!

Он замолчал, а я не мог ничего ему ответить. Он делал сейчасименно то, чего я так боялся. А я не знал, как защитить себя.

– Если сейчас ты уйдешь от меня вместе с ней, тебепридется совершить это снова, – продолжал он. – Никола тебе неполучить никогда, а она уже давно мечтает от тебя освободиться и ищет способы,как это сделать. В отличие от нее ты никогда не сможешь жить один.

Я не мог ничего ему ответить, но заметил, как сузились глазаГабриэль и как жестко сжались ее губы.

– А это значит, что придет время, когда ты станешьискать других смертных, – снова заговорил Арман, – в надежде на то,что Обряд Тьмы поможет тебе обрести любовь, которой ты так жаждешь. И из этихновообращенных, непредсказуемых в своих мыслях и поступках детей ты надеешьсяпостроить для себя крепость, чтобы спастись от времени? Что ж, хорошо, еслитакая крепость устоит хотя бы в течение полувека. Предупреждаю: защититься отвремени ты сможешь только с помощью таких же сильных и наделенных мудростьюсуществ, как ты сам.

Крепость для защиты от времени… При всем моем невежестве этислова произвели на меня впечатление. Дремавший в душе страх вновь проснулся истал еще сильнее.

На какой-то миг он отдалился от меня. На фоне пылающего вкамине огня он казался невероятно красивым: темные пряди сверкающих волосслегка касались гладкого и совершенно чистого лба, а на губах играла почтисчастливая и поистине неземная улыбка.

– Если мы не будем придерживаться древних обычаев,разве сможем мы обрести друг друга? – спросил он. – Кто еще сумеетразделить твои страдания? Кто еще способен понять, что творилось в твоей головев тот вечер, когда ты стоял на сцене своего маленького театра и нагонял ужас натех, кого так любил?

– Не смей говорить со мной об этом! – прошептал я,чувствуя, что его слова, голос и глаза лишают меня воли и неудержимо влекут ксебе. Я был близок к экстазу, который испытывал в ту ночь на сцене. Всемисилами я тянулся к Габриэль, обращался к ней за помощью.

– Кто еще способен понять, о чем ты думал, когда моиневерные подданные бесновались под музыку твоего обожаемого скрипача и устроилиэто ужасное представление на бульваре? – снова спросил он.

Я молчал.

– Театр вампиров… – Губы его растянулись впечальной улыбке. – Понимает ли она иронию и жестокость этих слов? Знаетли, что ты чувствовал, когда совсем еще юным стоял на сцене и слушалвосторженные крики публики, которая приветствовала тебя? Когда время было твоимдругом, а не врагом, как сейчас. Что ты испытывал, когда за кулисами, стоилотебе протянуть руки, и все твои друзья, маленькая семья, тотчас бросались втвои объятия и прижимались к тебе со всех сторон?..

– Остановись, прошу, замолчи!

– Способен ли кто-либо еще оценить твою душу?

Колдовство! Чародейство! Пользовался ли им кто-либо сбольшим умением и искусством? В действительности за безудержным потоком егослов скрывалось нечто совсем другое. «Приди ко мне, и я стану солнцем, вокругкоторого ты будешь вечно вращаться, мои лучи осветят, откроют те тайны, которыеты не желаешь открывать никому. И тогда я, обладающий возможностями и властью,о которых ты не имеешь ни малейшего понятия, завладею тобой и уничтожу тебя!»

– Я уже спрашивал, чего ты от меня хочешь, –обратился я к нему. – Что тебе нужно от меня на самом деле?

– Мне нужны вы, – ответил он. – Ты и она! Яхочу, чтобы на дорогах судьбы нас стало трое!

– А не того ли, чтобы мы сдались и подчинились тебе?

Я покачал головой. Лицо Габриэль выражало настороженность иотвращение. Арман уже не сердился и не кипел от злобы. И все же он вновьпроизнес:

– Я проклинаю тебя!

Его сказанные обманчиво спокойным тоном слова прозвучали дляменя как торжественная клятва.

– Я предложил тебе свои услуги в тот момент, когда тыоказался сильнее меня, – сказал он. – Вспомни об этом, когда твоисобственные Дети Тьмы нанесут тебе удар в спину, когда они восстанут противтебя. Вспомни обо мне!

Его слова потрясли меня. Потрясение было гораздо болеесильным, чем то, которое я испытал в минуты ужасного прощания с Никола в театреРено. Я ни секунды не боялся в подземном склепе кладбища Невинных мучеников, ноиспытывал страх здесь, в этой комнате, с той самой минуты, как мы сюда вошли.

В нем снова закипал гнев, на этот раз слишком сильный, чтобыон мог его скрыть.