Глаза его по-прежнему оставались закрытыми, и любому изсмертных, наверное, показалось бы, что его лицо лишено всякого выражения. Но яотчетливо ощущал его печаль. Я почувствовал, как она велика, хотя мне совсемэтого не хотелось. И на какое-то мгновение я ясно понял, какая пропастьразделяет нас, лежит между его попыткой одержать надо мной верх и моим желаниемвсего лишь защитить себя самого.

В отчаянии он предпринял попытку покорить то, что даже не всилах был понять.

А я импульсивно, без всякого труда отразил нападение ипоставил Армана на место.

Ко мне вновь вернулась боль, связанная с Никола, я вспомнилслова Габриэль по поводу брошенных им мне в лицо обвинений. Мой гнев не шел нив какое сравнение с горем и отчаянием, которые испытывал он.

Возможно, именно по этой причине я наклонился и поднялАрмана с земли. А быть может, я сделал это потому, что он был на редкостькрасив и казался таким потерянным, ведь в конце концов мы были с ним одногополя ягоды.

Вполне естественно, что один из ему подобных должен увестиего оттуда, где рано или поздно его могут обнаружить смертные.

Он не сопротивлялся. Не прошло и минуты, как он уже стоял наногах. Потом он, шатаясь, оперся на меня, я обнял его за плечи, чтобы помочьудержать равновесие, и мы медленно пошли прочь от Пале-Рояля в сторону улицыСент-Оноре.

Я едва обращал внимание на проходящих мимо людей, но сразуже заметил стоящую в тени деревьев фигуру, от которой не исходило и намека начеловеческий запах. Я догадался, что Габриэль ждет меня там уже довольно давно.

Она молча и неуверенно сделала несколько шагов вперед, илицо ее исказилось при виде пятен крови на кружевах и царапин на белой кожеАрмана. Она протянула руки, чтобы помочь мне вести его, хотя едва ли понимала,что от нее требуется.

Где-то далеко в погруженном во тьму парке были остальные. Яявственно ощутил их присутствие задолго до того, как их увидел. Ники тоже былсреди них.

Так же как и Габриэль, их привлек сюда шум, а может быть,какие-то непонятные, неизвестные мне мысленные призывы. Они просто стояли исмотрели нам вслед.

Мы довели Армана до платных конюшен, и там я посадил его насвою кобылу. Он был так слаб, что, казалось, вот-вот упадет с нее, поэтому ясел позади него, и все трое мы выехали из города.

Всю дорогу я размышлял о том, что должен теперь делать. Могули я позволить ему войти в свое убежище? Габриэль не возражала, но время отвремени поглядывала в его сторону. Арман же за все время не произнес ни слова.Он сидел впереди меня, погрузившись в свои мысли, маленький и легкий, какребенок. Однако он не был ребенком.

Конечно же, он всегда знал, где находится башня, и язадумался, что мешало ему проникнуть в нее. Неужели решетки были для негонепреодолимой преградой? Теперь же я сам собирался пустить его внутрь. Нопочему молчит Габриэль? Мы давно ожидали этой встречи, жаждали встретиться сним, но она, конечно, знала, что он со мной сделал.

Мы подъехали к башне, спешились, и он пошел впереди меня.Когда я подошел к воротам, он уже ждал возле них. Доставая ключ, я думал о том,каких клятв и обещаний должен от него потребовать, прежде чем позволить ему войтив дом. Значат ли что-нибудь для таких, как он, созданий мрака законыгостеприимства?

В его огромных карих глазах застыло безразличное, почтисонное выражение, свидетельствующее о признании им полного крушения всех егонадежд. Он долго смотрел на меня, а потом вдруг протянул руку и крепко обхватилпальцами один из прутьев в центре решетки. Застыв от удивления, я беспомощнонаблюдал, как с громким скрежетом решетка выползает из своего каменногооснования. Однако он быстро взял себя в руки и ограничился тем, что слегкапогнул прутья. Он уже доказал, что хотел: при желании он в любой момент могпроникнуть в башню.

Я осмотрел погнутые прутья. Да, я победил его. Но мог ли ясделать то, что он только что сотворил? Не уверен. Как же я могу определить егосилу, власть и возможности, если не знаю своих собственных?

– Пошли, – нетерпеливо произнесла Габриэль ипервой стала спускаться по каменной лестнице в склеп.

Там было, как всегда, очень холодно – теплый весенний воздухне проникал в подземелье. Пока я зажигал свечи, она разожгла огонь в старинномкамине. Он сидел на каменной скамье и наблюдал за нами. Я видел, как действуетна него исходящее от огня тепло: он дышал теперь как-то по-иному, и тело егословно увеличилось в размерах.

Он оглядывался вокруг, как будто впитывая в себя свет.Взгляд его прояснился.

Трудно переоценить значение тепла для вампиров. Однако членыстаринного общества начисто его отрицали.

Присев на другую скамью, я попытался увидеть все окружающееего глазами.

Все это время Габриэль оставалась стоять, но теперь онаподошла к нему ближе. Потом достала платок и коснулась его лица.

Он смотрел на нее с тем же выражением, с каким смотрел наогонь в камине, на пламя свечей, на пляшущие по сводам потолка тени. Казалось,происходящее почти не интересует его.

Меня потрясло еще одно открытие: синяки и царапины на еголице почти исчезли, кости срослись, лицо вновь приняло прежние очертания.Осталась только большая, чем обычно, бледность от потери крови.

Сердце мое непроизвольно вздрогнуло, совсем как тогда, когдая слушал его голос на зубчатой стене башни.

Я вспомнил о боли, которую испытал во дворце, когда этотподлый обманщик вонзил мне в шею острые клыки.

Я ненавидел его всеми силами своей души.

И в то же время я не мог отвести от него взгляд. Габриэльпричесала его и смыла с его рук кровь. Пока она делала это, он казалсясовершенно беспомощным. А на ее лице было написано искреннее любопытство;чувствовалось, что она жаждет быть рядом с ним, прикасаться к нему, исследоватькаждую черточку его лица, каждый сантиметр тела. Она походила на ангела, напосланца небес. В мерцающем сиянии свечей они пристально смотрели друг надруга.

Он вновь повернулся к огню, слегка наклонился вперед, ивзгляд его перестал быть равнодушным. В эти минуты он был почти похож на обыкновенногочеловека. Почти…

– Что ты собираешься теперь делать? – спросил явслух, чтобы меня могла слышать и Габриэль. – Останешься ли в Париже ипозволишь ли Элени и остальным спокойно заниматься тем, чем они хотят?

Он не ответил, продолжая пристально всматриваться во все,что его окружало. Взгляд его остановился на саркофагах. Трех саркофагах…

– Тебе, конечно, известно, кем они стали, –продолжал я. – Так ты покидаешь Париж или остаешься?