Он опустил голову и отвернулся. Прижав руки к груди и ставвдруг каким-то очень маленьким, он стоял лицом к огню и изобретал угрозы однустрашнее другой, придумывая, как бы причинить мне боль посильнее. Хотя ни однаиз угроз так и не сорвалась с его губ, я слышал их все до единой.

Буквально на долю секунды что-то отвлекло мое внимание. Бытьможет, мигнуло пламя свечи, а может, я сам моргнул.

Как бы то ни было, но он исчез. Точнее, попытался исчезнуть.Я успел заметить лишь темную тень, удаляющуюся от камина.

– Нет! – громко крикнул я, устремляясь за кем-топочти невидимым, и в следующую секунду уже держал его в своих объятиях, а онснова обрел плоть.

Он умел двигаться очень быстро, но я оказался еще проворнее,и вот мы стояли лицом к лицу возле самой двери склепа. Я снова и снова повторялсвое «нет», отказываясь его отпустить.

– Нет, только не так! Ты не можешь уйти вот так! Мы недолжны расстаться с ненавистью в душе, только не это!

Неожиданно я как будто совершенно лишился воли. Я мог лишьобнимать его и прижимать к себе так крепко, что он не мог не только вырваться,но даже пошевелиться.

Мне было совершенно все равно, кто он на самом деле и чтосделал со мной в тот проклятый момент, когда бессовестно меня обманул;я уже не помнил о том, что он хотел подчинить меня своей воле; мне не былоникакого дела до того, что я навсегда перестал быть смертным человеком.

Я хотел только одного: чтобы он остался. Кем бы он ни был, яжаждал жить рядом с ним и знал, что все сказанное им было правдой. И в то жевремя так, как хочет он, не может быть никогда. Он никогда не получит над намивласть. Он не сможет разлучить нас с Габриэль.

Хотел бы я знать, понимает ли он сам, чего у нас просит?Возможно ли, что он верит всему, о чем говорит?

Не спрашивая на то его согласия, я молча довел Арманаобратно до скамьи возле камина. Меня вновь охватило ощущение опасности,страшной опасности. Но это не имело значения. Он должен остаться здесь, с нами.

Габриэль ходила из угла в угол и что-то бормотала себе поднос. Плащ свешивался с ее плеча, и казалось, что она совершенно забыла о нашемприсутствии.

Арман внимательно наблюдал за ней. Наконец она резкообернулась и обратилась к нему.

– Ты приходишь и говоришь: возьмите меня с собой. Тыговоришь: любите меня. Намекаешь на то, что тебе известно очень многое, в томчисле и древние секреты. Но не даешь в результате ничего, кроме обмана и лжи.

– Я продемонстрировал вам свои возможности, чтобы высмогли понять, – тихо ответил он.

– Нет, ты проделывал свои трюки, чтобы понятьсамому, – возразила она. – Ты посылал нам видения и картины, причемпо-детски примитивные. Ты только этим и занимался. Возвышенными иллюзиямисоблазнял Лестата во дворце, но только лишь затем, чтобы напасть на него. Аздесь, в башне, когда мы получили передышку в нашей борьбе, что сделал ты?Попытался поссорить нас с Лестатом, посеять между нами раздор…

– Да, признаю, я действительно соблазнял Лестатаиллюзиями, – перебил он Габриэль, – но все, что я говорил здесь,правда. Ты уже сейчас презираешь своего сына за его любовь к смертным, за то,что он испытывает потребность постоянно быть рядом с ними, за привязанность кскрипачу и уступки его желаниям. Ведь ты же знала, что Темный Дар сведет Николас ума и в конце концов уничтожит! И ты действительно жаждешь освободиться от всехдо единого Детей Тьмы! От меня тебе не удастся это скрыть.

– Да ты просто глуп! – ответила она. – Тывидишь, но не способен понять то, что видишь. Сколько лет ты успел прожить всвоей смертной жизни? Ты хоть что-нибудь о них помнишь? Ты не способен оценитьвсю глубину моей любви к сыну. Я любила его так, как никого и никогда на свете.В моем одиночестве сын для меня – все! Как же ты не смог постичь то, чтоувидел?

– Нет, это ты не способна понять, – вновь возразилей Арман. – Если бы ты когда-нибудь испытывала истинную любовь ипривязанность к кому-либо, то признала бы, что твои чувства к сыну ровнымсчетом ничего не стоят.

– Все это пустые разговоры… – вмешался я.

– Нет, – решительно и без всяких колебанийперебила Габриэль. – Нас с сыном связывает слишком многое. Я прожила насвете пятьдесят лет и за все это время не встретила никого, кроме моего сына,кто обладал бы такой же сильной волей, как у меня. А то, что нас с нимразделяет, мы всегда можем устранить, уничтожить все разногласия. Но как можеммы принять тебя в семью и сделать одним из нас, если ты используешь наши мелкиенесогласия, чтобы разжечь между нами огонь вражды? И, что еще важнее, кем тысебя вообразил, кто ты такой, чтобы быть уверенным в том, что мы захотим тебяпринять?

– Мои наставления – вот в чем вы сейчаснуждаетесь, – промолвил он. – Ваш путь только начинается, и у васнедостаточно веры, чтобы крепко стоять на ногах, следуя по этому пути. Вы несможете выжить без чьей-либо помощи…

– Миллионы живут без веры и без чужих наставлений. Этоты не в состоянии обойтись без них, – возразила она.

Я почувствовал исходящие от него боль и страдание. Но онаровным, лишенным выражения голосом продолжала говорить:

– Я, например, хочу знать, почему на земле существуеткрасота. Почему природа продолжает создавать все новые и новые ее формы? Какаясвязь между грозой и теми чувствами, которые она в нас вызывает? Если Бог несуществует, если все эти понятия не объединены в одну метафорическую систему,почему же тогда они продолжают обладать властью над нами? Лестат называет всеэто Садом Зла, но для меня этого недостаточно. И я должна признаться тебе, чтомое маниакальное любопытство, назови его как угодно, способно отвлечь меня отмоих жертв – от смертных. Оно заставляет меня удаляться на природу, подальше отвсего, что создано людьми. И я допускаю, что когда-нибудь оно может заставитьменя покинуть собственного сына, потому что он чересчур привязан ко всемучеловеческому.

Она подошла к Арману и, прищурившись, пристально взглянулаему в глаза. В этот момент ничто не напоминало в ней женщину.

– Это тот светильник, который помогает мне видеть ПутьДьявола, – продолжала она. – А что освещает этот путь для тебя? Чемуты действительно успел научиться, кроме поклонения дьяволу и своих предрассудков?Что тебе известно о нас и о том, как мы появились? Расскажи, и, возможно, этобудет действительно чем-то заслуживающим внимания. А быть может, не будетстоить ничего.

Он буквально лишился дара речи и не в силах был скрыть своеизумление.