Надо ехать навстречу, надо остановить Юджину, ей нельзя здесь появляться.

… – поезжай, не пускай ее, скорей!

– Это было с мамой… – шепот в ответ.

От мгновенной мысли, что она заговаривается, холодок трогает ребра. Щекотка жути. Но вдруг вспоминаю – рассказ Старого Медведя – что-то ужасное с ее матерью – погибший муж, яма с расстрелянными…

– … Да не время же об этом думать! Поезжай! Поедем вместе!

– Время еще было … – шепчет она. – Ты говорил, ты предупреждал. Всякая тайна опасна. Мама это пережила когда-то, но она… не была… в этом… виновата!

Да. И у меня было время спрятать старика. Вопрос с отрицанием: «Почему не сделали?..» Почему я, мы не сделали, хотя знали, как это важно и срочно? Я просто хотел спать. Я отложил на утро. Которое для дедушки не настало.

Во время катастроф жертвы цепенеют от чувства вины или, совсем наоборот, от вопля «за что?» Разве мы – жертвы?

Ждем. Легкий звон опять слетает с неба. В ритме спокойного дыхания. Тревога позади, граждане, жизнь вернулась… Что теперь будет? Еще не возвратились ополченцы из поисковых отрядов. Среди них и лазутчики, товарищи Гая. Все вооруженные. Поверят или не поверят? Что начнется? Может быть, ничего. Бумажная перестрелка петиций, требований, адресов, заявлений и постановлений. Протест комитета. Приказ штаба. Резолюция спорит с резолюцией, делегация – с делегацией…

Что мне в голову лезет?! Но если здесь дойдет до перестрелки, то готово обвинение в беспорядках на почве сепаратистских настроений. А если именно это и задумано? Обострить обстановку все равно чем. Вот этими убийствами…

Осенило: если Андрес знает, то он единственный, с кем можно поговорить. Взять с собой Герти для моральной встряски.

Нет, не пускать их сюда! Остановить!

Но это они. Мы дождались.

Мои руки обнимают Юджину, а глаза не узнают ее. Она слепо отстраняется, но я не выпускаю, смотрю в это незнакомое, старое лицо, словно облитое зеленовато-серой глиной, с проваленными подглазьями и распухшими губами. «Где Старый Медведь?» – спрашиваю я. Она слышит и даже отвечает. Беззвучно. То ли «в дороге», то ли «не знаю». Как заставить ее очнуться и уехать?

Уводят лошадей. Они приехали втроем. Кто это с ними? Наконец, понимаю: это Кирпичный Дед, кривоногий гном, дух огня и земли… как же его зовут? – ни разу не называли имя. «Я сам – сейчас же – заявляю! – свирепо скрипит он. – Весь тот вечер, всю ту ночь он был на заводе. Я свидетель! Ты понял?»

Меня обваривает настоящая паника. Скорей тяну его в сторону, шепчу: «Вы о чем? Гая не было на заводе в тот вечер». – «Они убийцы! – выкрикивает он. – Я свидетель! Я докажу!» – «Тише! Обманывать нельзя. Если нас поймают на лжи, тогда совсем конец». – «Это правда!» – срывается он на визг. Мы дико смотрим друг на друга. Сейчас соберется толпа. От страха злобно приказываю ничего не делать без моего разрешения. «Пошли!» – торопит он.

– Куда?

– Туда! Все вместе!

Он мне по плечо. Нависаю над ним, рычу шепотом: «Пока не вернулся Старый Медведь, слушаться меня! Я за них отвечаю!» – «Нет! Это я за них отвечаю!» И он отпихивает меня кирпичными кулаками.

Вдруг доносится крик: вернулся, вернулся! Капитан вернулся! Мы все хлынули к веранде. Я хочу верить. Накатывает чувство облегчения. Но как он успел бы вернуться?

– Где он? Кто его видел?

Мы с Мартой поддерживаем Юджину и вместе с собравшейся толпой идем к штабу. Но не доходим. В пункте оповещения белые повязки читают приказ. Штаб поиска скорбит о трагической гибели боевого товарища и о скоропостижной кончине земляка… порядок в полном объеме… преступник взят с поличным… первое заседание коллегии… скур… кру… курпулезное расследование…

– … что-что? какое?

– Тут так написано.

Читают сначала. Недоуменная тишина. За спиной ровное постукивание. Головы поворачиваются. С костылем и с палкой приближается седой и стройный… – это герой-инвалид, почетный командир лазутчиков. «В штабе нет никого», – говорит он. Взглядом прогоняет с дороги мальчишек с повязками и бьет палкой в дверь. «Эй, там! От кого прячетесь?» Дверь сразу отворяется, выходят два хмурых ополченца. Наши, которые были в штабе. На пороге останавливается Андрес. Он тоже с костылем и с палкой, лоб картинно перевязан.

«Что значит с поличным? – спрашивает лазутчик-командир, поднимаясь по ступенькам. «За ним следили, – угрюмо отвечают ополченцы. – Выследили». – «Кто выследил? Ваши бегемоты моего Гая? Неслышную тень, кота лесного?» – «Он был пьян, – раздельно говорит Андрес. – Подпоили нарочно. Мы не скрываем».

Плечи Юджины под моей рукой каменеют, я обнимаю крепче, хочу увести. Лазутчик смотрит на нее и ненавистно кривится. Но обращается к Андресу: «Первая ложь, что моего Гая выследили, вторая, что напоили, третья, что он убил дедушку Юлия». Ополченцы мрачно молчат, Андрес твердо объявляет: «Старый Юлий скоропостижно скончался…» – «Четвертая ложь!» Это я, оказывается, кричу. Андрес, пристукнув палкой о порог и огрев меня взглядом, повышает голос, чтобы все слышали: «… скончался от разрыва сердца! Приказ не оглашали, пока не получили медицинское заключение».

«Где капитан?!» – раздается крик Кирпичного Деда. В толпе шум, на крыльце молчание. Потом один из ополченцев говорит: «Телеграмма…», но Андрес прерывает: «Капитан на своем месте. Это не имя, а должность. В три часа соберется коллегия. А пока слушайте приказ».

Наш Кирпичный смутьян рвется на крыльцо. Командир лазутчиков спускается к нему, останавливает. Толпа распадается. Передо мной Карло, он сообщает: «Они сказали, что ищут деньги». – «Какие деньги?» – словно во сне удивляюсь я. – «Те самые. Которые забрал убийца». – «И что, нашли?» – «Да уж нашли бы. Но дверь крепкая. Пока ломали, мы и успели». – «Разве деньги какие-то особенные, узнаваемые?»

Обыск в моей конторе без судебного решения, без понятых, с целью найти ворованные деньги… – настоящий бред. А вдруг, мелькает мысль, все это не переворот, не заговор, а страшная ошибка?

«Денег не найдут, а то нашли бы давно, – чуть слышно говорит Марта. – Чтоб найти, надо сначала подкинуть, а потом вернуть хозяевам. Деньги большие, настоящий убийца отдавать их не хочет. Нас всех они оставили здесь разговаривать с Андресом, а сами грызутся между собой – что делать дальше»

Неужели это Марта, которой еще вчера не хотелось верить в заговор?.. В ее словах что-то верное и что-то несуразное. Надо обдумать.

Чей-то голос верещит:

– Идемте! Все вместе!

Толпа трогается. Впереди четверо: герой-лазутчик с костылем, Дон Дылда головой в поднебесье, Кирпичный Дед ему по пояс и Анита в трауре. От внутреннего хохота у меня стучат зубы и наворачиваются слезы. Чья-то рука отдергивает дурочку. Все тронулись. Но я не хочу туда идти. Я уверен, что Юджине идти туда нельзя. Старого Медведя все нет, я отвечаю за его дочерей… но не могу остановить это движение. Нам нужно сейчас сопротивляться и думать, начинать перестрелку протестов и жалоб, чтоб не дошло до настоящей перестрелки.