— Но есть другой вариант!

— Какой же?

Матушка Терезия ещё придвинулась, словно для того, чтобы понизить голос, и руки её, словно бы случайно, легли на стол. Как раз напротив рук фон Плауэна. Тому нестерпимо захотелось положить на эти белые, ухоженные руки свои ладони. И он положил бы. Если бы не понимал, что это банальная манипуляция. Им, Великим магистром, пытаются манипулировать! Не бывать этому! И фон Плауэн равнодушно откинулся на спинку кресла.

— Так, какой же другой вариант?

— Но все слышали, как вы обещали отправить этого «ангела» к папе римскому? Чтобы тот своей святой властью определил, на самом ли деле это ангел, или простой человек. Так почему бы не сделать этого сразу после снятия осады? С одной стороны — крестоносцы убедятся, что вы хозяин своего слова и выполняете его. Всегда! А с другой стороны — уберёте возможную причину будущего злословия. Никто не посмеет сказать, что окончательный разгром поляков произошёл по какой-то другой причине, кроме вашего умелого руководства… А потом и слово «окончательный» забудется. И останется в памяти одно: разгромил врага Великий магистр Генрих фон Плауэн!

— Этот приём тоже известен, — подумал про себя Великий магистр, — Но что она хочет для себя? Почему завела, и в самом деле щекотливый разговор?..

— Мне интересно, какую выгоду вы видите в этом для себя? — ровным голосом поинтересовался он, — Ведь неспроста вы пришли сюда? Вам тоже что-то надо?

— Надо… — просто ответила аббатиса.

— Что же?

— Не знаю, поймёте ли вы меня… — настоятельница доверчиво положила свою ладонь на руку фон Плауэна, словно не в силах выразить мысль словами и помогая себе жестами, — Я знаю, вы прошли длинный путь к высокому титулу, от простого крестоносца, вы много повидали и многое знаете… но это немного другое… Вы всегда были в Ордене, а Орден не знает недостатка в средствах! Да, Ордену может не хватать денег, но если не хватает, то сотни тысяч, а никак не десяток золотых монет… Поэтому мне трудно объяснить…

— Я вспоминаю, что вы пожертвовали Ордену некую сумму, — фон Плауэн руки не отдёрнул, но внутренне напрягся. Опять его пытаются соблазнить! — Если речь идёт об этом…

— Нет-нет! — возмутилась настоятельница, — То пожертвование было от чистого сердца и во имя Господа нашего! Я совсем про другое…

— Тогда я и в самом деле не понимаю.

— Ах, на самом деле всё просто! — казалось, ещё ближе придвинуться было уже нельзя, но настоятельница вместо этого наклонилась вперёд. И её крупная, красиво очерченная грудь, опасно распирающая хиджаб, колыхнулась почти прямо над столом, — Вы знаете, что в нашем монастыре есть такая послушница, сестра Катерина…

— Знаю.

— И знаете, что она графского рода…

— Тоже знаю.

— И, конечно, догадываетесь, что вместе с ней, нашему монастырю пришло крупное пожертвование от её семьи…

— Ага… — начал понимать фон Плауэн.

— Такими пожертвованиями не разбрасываются! По крайней мере, в нашей, бедной обители. А раз так, то мне нет резона торопиться с принятием её в ряды монашек. Нет, пожертвования не прекратятся… надеюсь!.. но станут гораздо скромнее. А мне хотелось бы, чтобы эти пожертвования были щедрыми… настолько щедрыми, насколько они вообще могут быть. Однако, она ходит в послушницах почтигод! И у неё нет ни одного серьёзного замечания. Тянуть с постригом становится уже почти неприличным…

— Вам нужно, чтобы она совершила серьёзный проступок! — догадался фон Плауэн.

— МНЕ этого не надо! — сделала вид, что обиделась, настоятельница, — Но если она, по молодости лет или по горячности, и в самом деле совершит нечто предосудительное… что ж! Разумеется я её прощу! Но постриг придётся перенести. А её семья, чтобы этот проступок не стал достоянием гласности, чтобы она продолжала оставаться послушницей…

— Я понял, — фон Плауэн пытался заставить себя отвести взгляд от завораживающих форм, но получалось с трудом, — Я понял, но что вы хотите конкретно от меня?

— Я так понимаю, что не одного «ангела» вы отправите к папе римскому? А снарядите, как минимум, несколько человек? И, конечно, напишете письмо? Я хотела бы, чтобы в состав этой делегации вошла и моя Катерина! С письмом от меня.

— Вы с ума сошли?! — опешил фон Плауэн, — Делегация из трёх-четырёх монахов и одной монашки! Вы представляете, что люди скажут?! И что скажет на это папа римский?! И в конце концов, что скажут ваши же монахини? Что не нашлось никого, более достойного для поездки к папе римскому, кроме юной девушки?!

— Ну, во-первых, почему бы и нет? — мягко возразила настоятельница, — Если ваши рыцари будут вести себя как… как рыцари… то ничего люди не скажут. Будут только восхищаться. А во-вторых… Во-вторых, мы не отправим их как монахов и монашку! Мы отправим их как монахов-рыцарей, сопровождающих графиню! А графинь в нашем монастыре не густо. Только одна. И, само собой, графиня будет со своей служанкой. Вы не забыли, что она не монахиня, а только послушница?

— Ага… — окончательно понял план Великий магистр, — И в пути…

— Ах, — вздохнула настоятельница, поднимая глаза кверху, — Молодость так горяча и безрассудна!

— Понимаю… — фон Плауэн всё же сумел отвести взгляд и сосредоточиться, — А может, не стоит городить огорода? Есть у нас парочка оруженосцев, весьма любезных в обхождении, приятных на вид и, по их словам, имеющих за плечами множество побед… Я имею в виду, не на ратном поле…

— Ох, нет, — пальчики аббатисы трепетно и мимолётно пробежались по тыльной стороне ладони Великого магистра, — Мы, женщины, выбираем не глазами, но сердцем. И наш выбор иногда ложится не на самых могучих и грозных, не на самых смазливых и любезных, не на самых щедрых… а порой прикипает сердце совсем к другим. И начинает внезапно колотиться в груди…

Настоятельница взглянула на Великого магистра влажным, искристым взором.

— Я полагаю, Катерина и не заметит ваших двоих… А перед Андреасом вполне может растаять… если дать им время и возможности. Растает, как…

— Как?..

— Ох-х… ну, скажем, как снег в июле! Не будем применять другие сравнения!

И пальчики аббатисы опять коснулись запястья Великого магистра.

— Кхм… Допустим, я соглашусь… Допустим, мы так и поступим, как вы предлагаете… Но какая выгода от этого Ордену?

— Про то, что этот «ангел» не отнимет больше ваших лавров, мы уже говорили, — деловито напомнила настоятельница, — А теперь рассудите: положим, папа римский и в самом деле признает в нём ангела. И он вернётся в Орден. Как бы вам хотелось, чтобы он вернулся, чистым и незапятнанным, или опороченным? Не отвечайте, и так понятно. Опороченный ангел, это уже не ангел!