А я смотрела, как золотой дракон Арендар припал на передние лапы, опустился на землю. Как рядом не удержалась на лапах и рухнула Валерия.

Я их не любила, но сейчас… видеть их было так невыразимо печально. Такая отчаянная безнадёжность была в их падении, в том, как они смотрели друг на друга, пытались приблизиться — и угасали.

И хотя никто ещё не бросился им на помощь, мне показалось, что помочь им просто невозможно.

У Элора вытянулась морда. Несколько мгновений он будто не мог поверить в то, что видит. Опомнившись, он подскочил к ним:

— Надо что-то делать!

Я попятилась, скользнула взглядом по раскинутым в разные стороны шипам, по жертвам.

— Лин! — отчаянно закричал Элор и вцепился зубами в шип, пронзивший Арендара.

Ланабет выстрелила в этот шип, но золотая стрела увязла в дымчатой поверхности.

Демоны, пытаясь освободить своих, рубили шип мечами.

— Перерубить! Надо перерубить!

Император выдохнул раскалённое добела пламя на шип Валерии.

— Выжечь! — крикнул он. — Попытайтесь его выжечь!

— Надо попробовать перебить снарядом, — крикнул воинственного вида демон.

Элор рычал и грыз шип, пытался вспороть золотыми когтями его серую непробиваемую поверхность.

Схватившись за рукоять Жаждущего, я уже собиралась броситься на помощь и попытаться сделать хоть что-то, как вдруг провалилась во тьму.

Снова ловушка?

Жаждущего больше не было со мной, как и Многоликой. Я падала в темноту, и ничьи зубы не пытались меня перекусить, не было вони и слизи.

Просто тьма.

И в этой тьме вспыхнуло что-то золотое. Оно увеличивалось или меня несло к золотому сияющему овалу. Я всматриваюсь в это нечто. Не вполне овальное. Это… это невероятного размера золотой глаз. Сияние его зрачка и радужек чуть заметно подсвечивает окружающие его чешуйки.

Ужас пронзил меня, пробрал до последней изменённой косточки, до каждой скрытой в коже чешуйки.

Великий дракон… сколько раз я поносила его за бездействие, сколько раз мысленно ругала, считала, что он ничего не хочет делать, не спас золотых драконов, и теперь, если у меня не ночной кошмар и не навеянные галлюцинации, он здесь. Или я здесь, у него, в его власти.

Глаз приближался, ровный золотой зрачок был направлен на меня. Он смотрел на меня, овевая светом. И я чувствовала вокруг себя потоки силы, ощущала… драконью форму, она была здесь! Рядом! Но такая призрачная, что я никак не могла ухватить этот образ, нас словно что-то разделяло — холодное и тёмное. Или форма растворялась…

— Верни, — я захлёбывалась от страха, тоски, томления, от пронзившей сердце невероятной надежды: а вдруг, вдруг Великий дракон в этот день может вернуть Халэнна, — пожалуйста, Великий дракон, верни мне…

Рокотом прибоя, воем ветра, рёвом пламени и грохотом камнепада обрушился на меня божественный голос:

— Как любопытно…

Глаз стал удаляться. Я отлетала куда-то во тьму. Глаз был всё дальше-дальше-дальше. Я тонула во тьме. И вдруг в этой тьме совсем рядом полыхнули золотые огненные искры, очерчивая огромную морду и клыки.

— …жаль… — донёсся рокот прибоя, вой ветра, грохот камнепада и страшный, усиливавшийся рёв пламени.

Тьму залило золотым трепещущим, дёрганым светом. Огонь излился на меня из пасти. Меня ослепило. Опалило. Раскалило. И я падала, сгорая, не в силах кричать — так это было больно!

Я рухнула на колени. Кости горели и плавились, мышцы, кожа раскалялись. Горели глаза, и я видела только золотые сполохи. Болело всё. Я не могла даже крикнуть — во рту тоже всё пылало. Мне нужна была помощь, сквозь рёв огня я слышала шум, крики.

Паника захлёстывала меня, но её холод не мог побороть жара.

Это гнев Великого дракона на мои непочтительные мысли? Или меня ударило шальным проклятьем? Или кто-то целенаправленно хотел избавиться от меня? — все эти мысли с трудом прорывались сквозь испепеляющую боль.

Я горела, почему никто этого не видел? Почему никто не помогал?

Кожу обожгло прикосновениями, сквозь рёв пламени я услышала смутный голос… Дарион спрашивал:

— Что с тобой? Что с тобой?

Он разве не видел, что я горю?

Вместо крика я тихо прошипела. Пламя бушевало во мне, раскалило зубы.

«Многоликая, Жаждущий?» — пыталась позвать я, но ощущала лишь их недоумение.

Я не могла дышать. И снова не могла кричать, когда Дарион взял меня на руки. Одуряющая боль прошивала тело, хотелось сорваться с его рук, нырнуть в воду, бежать, что-нибудь делать, чтобы не оставаться наедине с этой болью, с этим ощущением, словно кости, вся я плавлюсь в горне, растекаюсь.

Остановить.

Эту боль надо остановить.

И я сосредоточилась в попытке заблокировать болевые ощущения. Конвульсии дёргали тело, инстинктивные страхи одуряли — почти невозможно было сосредоточиться. Трудно. Но я старалась отстраниться от ощущений хотя бы на несколько мгновений. Я же умею, я должна это сделать!

Отрезанная от сознания, боль отпустила. Но я всё равно почти ничего не видела за оранжево-жёлтой пеленой. Отдалялись от нас крики. Нервная мелодия Нергала била по натянутым нервам.

Дарион усадил меня в кресло, через мгновение моих губ коснулось горлышко бутылки. Вода обожгла горло своей холодной влажностью, я закашлялась, выплёвывая её, не в силах проглотить.

— Ты очень горячая, — прошептал Дарион на ухо.

Меня больше волновало то, что я почти ничего не видела.

Земля дрожала — я чувствовала это по вибрации кресла.

— Дар, у меня что-то с глазами, — прошептала я.

— Ты правящий дракон, мне трудно воздействовать на тебя магией, но я не вижу и не чувствую в тебе никаких изменений, это больше похоже на усталость. Что не удивительно.

— Только я ничего не вижу, — нервно ответила я.

Конечно, это не критично: если целители не помогут, в моём распоряжении призванные Многоликая и Жаждущий, они способны стать моими глазами. Телекинез же опять может помочь ориентироваться в пространстве. Я справлюсь. Сейчас важнее то, что драконы с денеями вышли из строя… умирают.

Такими невероятными усилиями мы уничтожили вылезших из Безымянного ужаса тварей, но всё равно проигрывали битву за Эёран.

— Дар… — прошептала я и закрыла глаза, но даже на веках мерцали оранжево-золотистые всполохи.

Кажется, Дарион меня не услышал. В той стороне, где умирали драконы с денеями и пара демонов, становилось всё шумнее. Теперь, когда боль не терзала каждую клеточку тела, я подумала об Элоре. Если мы выживем, он до конца своих дней будет корить себя за то, что не уберёг младшего брата.