возделать это поле, Сафар. Возделывай его для нас и береги, а мы, в свой черёд, защитим его для тебя и твоих людей.

Староста чувствовал, как голова у него кружится, и всё перед глазами немного плывёт. Сердце у него уже было не таким молодым и к переменам привыкало небыстро.

– Наместник Императора, – хрипло прошептал он. – Это ж как же… как же ж я… и вдруг наместник.

– А ты как думал, – царевич обнажил клыки в беззлобной усмешке и подмигнул ему. – Соглашайся, старик. Нечего терять.

Нэбвен кашлянул.

– Подумай над нашим предложением, уважаемый Сафар, – сказал он. – Есть ещё время. Леддна пока не взята.

– Это лишь вопрос времени, и недолгого, – отмахнулся юноша. – Победа будет за нами.

– Я боюсь… боюсь новой войны, – признался староста. – Я помню ту.

Тень покрыла лицо старшего рэмеи, и он медленно кивнул, глядя в глаза человека.

– Я тоже помню.

В тот миг между ними возникло понимание. Сафар подумал, что они, пожалуй, были ровесниками – не по годам, а именно по сути пережитого. Рэмеи старел. Он уже отвоевал своё и тоже хотел на покой. А память о страшных годах юности жила в нём так же, как и в человеке. Память о боли и крови. Он уже не стремился к новым победам, в отличие от горячего юного царевича. Он стремился к тому, чтобы не допустить возвращения той беды теперь.

– Подумай, у тебя есть время, – мягко повторил почтенный Нэбвен.

На этом встреча завершилась. Военачальник оказал старосте честь и сам проводил его к выходу из шатра. Только когда они оказались на воздухе, Сафару удалось перевести дух. Рэмеи рядом с ним тоже глубоко вздохнул, глядя, как ночь опускалась на лагерь, и как его воины собирались на трапезу у костров. Приятно пахло мясной похлёбкой. Староста подумал, что не откажется от позднего ужина, когда вернётся домой, к жене. Можно будет даже принести свежего пива из погреба, чтоб помогло переварить сегодняшний разговор.

– Твои люди продолжают следить за Мисрой, Сафар? – спросил Нэбвен.

– Конечно, господин. Знаешь, она, кажись, это… влюбилась в царевича, – староста начал и уже не мог остановиться – слишком взволновал его весь сегодняшний вечер. – Разве что следы его не целует. Оно и неудивительно. Много девок по нему вздыхают теперича-то, когда уже попривыкли к его крутому нраву. Мы-то, кто постарше, поумнее, понимаем, где он, а где мы, – Сафар вздохнул и почесал в затылке. – Сиятельный господин, вроде бы, её уже трижды допрашивал?

– Допрашивал, – кивнул Нэбвен, глядя куда-то вдаль. – Ничего нового не узнал.

– Эвона как… Он её с собой в Леддну возьмёт?

Военачальник только покачал головой. Сафар так и не понял – то ли потому, что царевич Мисру брать не собирался, то ли потому, что Нэбвен тревожился и не был уверен в настроениях своего молодого господина.

Они попрощались, и староста зашагал обратно в деревню в сопровождении пары охранявших его рогатых солдат. «Наместник рэмейского Императора, да хранят его Боги, в Леддне, ну надо же…» – думал он и не знал, то ли радоваться, то ли сразу складывать голову под топор.

⁂

Нэбвен вернулся в шатёр. Ренэф вопросительно посмотрел на него:

– Почему староста испугался? Мы ведь оказали ему честь. Он должен был разве что не от радости прыгать.

– Это лишь убеждает нас в верности нашего выбора. Тебя ещё будут окружать те, кто чрезвычайно любит власть и всё сделает ради того, чтобы получить её как можно больше, – Нэбвен замолчал и посмотрел на него, точно оценивая. Но нет, насколько юноша мог судить, военачальник не осуждал его за вполне естественное стремление к трону. Он был наследником. Он был в своём праве. В конце концов, его ради этого и произвели на свет. – Остерегайся таких. Вот если бы он стал рассыпаться в похвалах, благодарностях и заверениях, что снимет для тебя звёзды с небес, – тут бы стоило задуматься. А он честен, только и всего. Самая большая неприятность, которую можно от него ожидать, – это небольшой пересчёт оброка в пользу Лебайи, но и то вряд ли. Насколько я могу судить, он будет более верен Империи, чем был Леддне, по целому ряду причин.

– Надеюсь, что так.

– Когда награждаешь и караешь в равной степени справедливо, это поддерживает верность. Тогда те, кто служит тебе, знают, чего ожидать, и действуют соответствующе.

– Настолько очевидные вещи ты мог бы мне не разъяснять, – усмехнулся царевич. – А за совет с Сафаром спасибо.

Признаться, Ренэф и не думал как следует о том, что будет с Леддной после того, как он завоюет город. Он хотел вернуться к отцу с победой, но ведь то, что завоёвано, нужно было ещё и сохранить. Гораздо приятнее было думать о новом военном походе… возможно даже, о внезапном ударе, которого враг ну никак не ожидал бы от него… Ренэф отложил эти мысли, не желая обсуждать их с Нэбвеном. Не сейчас.

– Что ты намерен делать с девушкой? – прямо спросил военачальник.

– Я всё жду, вдруг она чем-то выдаст себя. Она ничего не сообщила. Ничего, имеющего отношения к делу… – царевич вздохнул.

Он действительно сам не знал, что делать с Мисрой, не знал, зачем уже не единожды посылал за ней. Ей, похоже, и правда было известно не больше, чем она уже сказала, и в поведении её, при всей установленной за ней слежке, не было обнаружено совершенно ничего необычного.

– Тебе нравится говорить с ней.

– Да вот ещё! – возмутился Ренэф. – Хотя не скрою, я удивлён… она очень умна… и даже разбирается в военном деле. Немного, но лучше некоторых вельможных дам при дворе. Хоть поговорить есть о чём… ну, в смысле, было бы, если б это было моей целью.

– Ренэф, Мисра – куртизанка. Не продажная девица из захудалого городка, где останавливаются караваны, а куртизанка утончённая, прекрасно обученная, – Нэбвен чуть улыбнулся. – Они умеют поддерживать беседы на самые разные темы и услаждать не только взор и тело. В этом вся суть их ремесла.

– И что с того?

– Я просто напоминаю тебе.

– Нет, ты считаешь, что мне мозгов промеж рогов не хватает. Тут мне твои советы не нужны. Я не хвостом думаю. Мне может не хватать опыта, но я не глупец!

Нэбвен только вздохнул. Ренэф не собирался извиняться за дерзость. За кого его принимал друг отца! Хорошенькое личико, разумная речь и приятные песни – такого он и в столице насмотрелся. Было бы от чего терять голову! К тому же он спас эту женщину, а не выбрал для себя как трофей. Она это понимала, и ему, пожалуй,