производства с использованием неквалифицированного труда, сравнительно высокой заработной платой и взносами на социальное обеспечение были гораздо менее благоприятными. В-третьих, было очевидно, что западногерманская экономика с ее очень высокой по международным стандартам долей занятых в промышленности (в 1980 году 44 процента все еще были заняты в производственном секторе) была особенно уязвима к кризисным явлениям такого рода, в то время как сфера услуг, которая продолжала расти, была способна принять лишь небольшую часть высвобождающейся из промышленности рабочей силы. И в-четвертых, необходимо было признать, что западногерманская экономика явно отставала от международной в некоторых особенно перспективных отраслях, таких как обработка данных, микроэлектроника или биотехнологии[15].

Компании отреагировали на этот процесс, с одной стороны, экономией, снижением затрат, рационализацией и увольнениями, а с другой – изменением продукции и рыночной ориентации. Это имело радикальные последствия для рабочих. С 1973 по 1982 год число рабочих в ФРГ сократилось примерно на два миллиона человек. Эта тенденция особенно ярко прослеживается в сталелитейной промышленности: с начала века технология и организация труда там практически не изменились. Более двух третей рабочей силы составляли полуквалифицированные сталевары; доля учеников, то есть будущих квалифицированных рабочих, в 1960 году составляла менее четырех процентов. Только благодаря технологическим инновациям в 1960‑х годах здесь произошли изменения. Прежде всего, традиционные технологии «Сименс-Мартин» с высокой долей тяжелого физического труда были заменены более современными методами производства стали с высокой долей автоматизации, при которых полуквалифицированные тяжелые работы требовались в меньшей степени. Теперь в цеху доминировал не «работяга», а квалифицированный сталевар или механик-технолог, который должен был пройти трехлетнее обучение и обладать широким спектром технических навыков. Рабочие средней квалификации теперь в основном сокращались и получали компенсацию в виде «социальных планов» и «раннего выхода на пенсию». Доля неквалифицированных и полуквалифицированных работников в общей численности рабочей силы за период с 1970 по 1989 год снизилась с 41 до 23 процентов. В 1981 году более половины всех безработных составляли неквалифицированные рабочие, но только 26 процентов вакансий подходили для них[16].

Кроме того, даже в классических отраслях промышленности компании все активнее переключали производственные линии с дешевого массового производства на высококачественную специальную продукцию. В конце 1960‑х годов «Жук» все еще был визитной карточкой германской автомобильной промышленности: этот экспортный хит группы компаний «Фольксваген», дешевый, с устаревшей технологией, производился в миллионных количествах. Теперь ситуация начала меняться. Типичными для германского автомобилестроения отныне стали технически сложные и дорогие автомобили среднего и люкс-класса марки БМВ или «Мерседес», а вскоре и «Фольксваген» тоже. Аналогичные изменения произошли в электротехнической промышленности, в авиастроении, в химической промышленности и, наиболее успешно, в машиностроении. С внедрением современных технологий возросли и требования к рабочей силе. Преимуществом стала дуальная система обучения и трехлетняя стажировка на предприятии для всех квалифицированных рабочих.

Однако эти изменения происходили в течение длительного времени, с начала 1970‑х до середины 1980‑х годов, и сопровождались большим количеством конфликтов. Увеличилось число забастовок, проводились крупные демонстрации протеста против закрытия заводов, особенно в крупных промышленных центрах Рурской и Рейнской областей, в Баден-Вюртемберге и в прибрежных городах. Но в отличие от Великобритании, эти социальные конфликты не привели к временному параличу общества. Напротив, корпоративные структуры и традиции оказались полезными при организации структурных изменений таким образом, чтобы они выглядели «социально приемлемыми», что означало их смягчение за счет налоговых средств. С одной стороны, профсоюзы рассчитывали на переобучение молодых работников с помощью квалификационных программ и их последующее трудоустройство в других отраслях, в то время как пожилые работники – а это часто означало старше 45 лет – были защищены социальными планами на определенное время на несколько более низком уровне, чтобы затем досрочно выйти на пенсию. С другой стороны, они требовали резкого сокращения рабочего времени, чтобы распространить «существующую работу» на большее количество сотрудников, что в долгосрочной перспективе ускоряло рационализацию, но также помогало растянуть структурные изменения на несколько лет.

В эти годы профсоюзы пережили не только значительный рост числа своих членов (с 6,3 миллиона в 1966 году до 7,8 миллиона в 1978 году), но и пик своего политического влияния. Они были представлены в министерстве несколькими министрами, и их обширные кампании по гуманизации труда, и в особенности по сокращению рабочего времени, были весьма успешными. Однако около трех четвертей членов профсоюза по-прежнему составляли рабочие. С другой стороны, в экономике в целом впервые в 1975 году служащих и чиновников стало больше, чем рабочих. По мере перехода от традиционного промышленного труда к административному, банковскому, страховому или научному сектору профсоюзы теряли свое значение[17].

В крупных промышленных регионах Европы структурные изменения привели к глубоким социальным и топографическим переменам. В английском Мидленде, на севере Франции, на юге Бельгии, в Рурской области или в Сааре – везде теперь можно было увидеть заброшенные заводы и промышленные объекты, опустевшие центры городов. Муниципалитеты находились в тяжелом финансовом положении, и кварталы рабочего класса рядом с заброшенными заводами вскоре заселялись в основном безработными и ранними пенсионерами. Некоторые города потеряли более трети своего населения менее чем за пятнадцать лет. Однако некоторым удалось спустя длительное время привлечь новые отрасли и развить новую динамику, при которой центральное место занимали в основном администрация, финансы и наука. Но большинство бывших угольных и сталелитейных регионов как в Западной Европе и Великобритании, так и в США, оставались остатками распада на протяжении десятилетий.

Например, Дортмунд, седьмой по величине город ФРГ в середине 1960‑х годов с населением, составлявшим более 650 тысяч жителей, был одним из центров германской тяжелой промышленности со времен индустриализации. В 1958 году из 275 тысяч человек, занятых здесь, 170 тысяч работали в промышленном производстве. Из них 120 тысяч были заняты в горнодобывающей промышленности, прежде всего на многочисленных угольных шахтах и металлургических предприятиях, таких как «Хёш», «Феникс» и «Дортмундер Унион». С начала 1960‑х годов здесь ощущались последствия кризиса горнодобывающей промышленности: в 1961 году на 15 угольных шахтах города еще было занято более 50 тысяч человек, в 1973 году – только 18 тысяч, а в 1987 году закрылась последняя шахта. С начала 1970‑х годов металлургические предприятия также переживали кризис и были последовательно закрыты, в конечном итоге даже большинство предприятий компании «Хёш АГ», которая доминировала в городе. Сначала прекратили деятельность устаревшие заводы «Сименс-Мартин», а затем в результате различных закрытий и слияний количество сотрудников сократилось с более чем 30 тысяч (1970) до 13 тысяч (1987). Наконец, в 2001 году производство стали в Дортмунде было полностью остановлено. Предприятия, которые ранее были с большими затратами модернизированы, были проданы