контрастом поколений и вызванной этим сменой ценностей. Старшее поколение, которое формировалось под влиянием структур традиционного индустриального общества и главной заботой которого было преодоление бедности и построение безопасного, стабильного существования, руководствовалось такими специфическими ценностями и моральными представлениями, как ориентация на безопасность, порядок и исполнительность, дисциплину, послушание и пунктуальность. Молодое поколение, напротив, уже перешло в фазу относительной стабильности, было лучше образовано и гораздо чаще работало в сфере обслуживания. Соответственно, среди них был заметен сдвиг в сторону постматериальных ценностей: возможностей для индивидуального развития, соучастия, самоопределения и автономии[31].

Для ФРГ эта аналитика также оказалась актуальна и даже в большей степени, чем для англосаксонских стран, к которым она первоначально относилась, но с некоторым временным отставанием. Значительное увеличение доступных ресурсов, выходящих за рамки жизненно необходимых, увеличение свободного времени за счет сокращения рабочего дня, улучшение образования и рост числа профессий в сфере обслуживания создали основу для более пристального внимания к вопросам, выходящим за рамки простого воспроизводства. Процессы либерализации и разнообразия, характеризующие большинство западноевропейских обществ 1960‑х годов, также могли быть объяснены в этом контексте, как и сдвиги в сексуальной морали, в представлениях о семье и образовании, распад социально-нравственной среды, особенно католицизма и рабочего движения, а также уменьшение приверженности церкви и религии[32].

По сути, однако, эти теории постиндустриального общества и меняющихся ценностей по-прежнему основывались на принципах прогресса, роста и уверенности в будущем. Они диагностировали изменения, но не слом системы. Некоторые французские философы, такие как Жан-Франсуа Лиотар, Пьер Бурдьё и Жак Деррида, занимали гораздо более радикальные позиции при анализе происходящих изменений. Большинство из них являлись в прошлом левыми радикалами, которые после разрушения их картины мира находились в поисках альтернативы и отмечали, что не только марксизм, но и теория модернизации в ее либеральной или социал-демократической разновидности потеряла свою убедительную силу. Учитывая все более разнообразный и плюралистический мир, они пришли к выводу, что не только угасла вера во всесильность марксистской или кейнсианской теории, но была полностью утрачена эффективность и легитимность общих политических замыслов и «великих повествований». По мнению Жана-Франсуа Лиотара, функциональная логика, прогнозирование, системное мышление утратили свое влияние и значение. Вместо этого интерес «постмодернистской науки» был направлен на «неопределенности, ограничения точности контроля, кванты, конфликты с неполной информацией, „fracta“, катастрофы, прагматические парадоксы»[33].

Эти идеи привлекали все больше внимания и вызвали настоящую революцию в способе мышлении, особенно в гуманитарных науках. В политическом контексте их значение заключалось, прежде всего, в отрицании не только необходимости, но и возможности разработки новых сводных систем и стандартизированных концепций, которые интерпретировали бы общественное развитие по единому лекалу и намечали единые цели на будущее. Для понимания происходящего в Европе в 1970‑х годах эти идеи были полезны уже хотя бы потому, что они не пытались обобщить в единое целое множество новых процессов и вызовов, не пытались классифицировать основные и второстепенные противоречия, а описывали их как разнообразные, плюралистические и противоречивые. Это был прогресс.

НЕПРЕОДОЛИМЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ОБЩЕСТВА

По мере того как западногерманское общество отходило от доминирования классического индустриального общества, его противоречия становились все более заметными и публично обсуждаемыми. Кризис цен на нефть усугубил это, но не он стал причиной усиливающейся сейчас критики вредных побочных эффектов отраслей, ориентированных на количественный рост.

Здесь также наиболее важные импульсы пришли из США, где экологическое движение возникло уже в конце 1960‑х годов, и более ста тысяч человек вышли на демонстрацию в защиту природы и окружающей среды в «День Земли» в 1970 году. В Германии приверженность природе была широко распространена с начала века, но в основном как выражение неприязни к большому городу и критики эпохи модерна, и поэтому до начала 1970‑х годов политически она находилась в правом спектре. Первые попытки четко сформулировать экологическую политику в конце 1960‑х годов исходили сверху, из Федерального министерства внутренних дел, но поначалу не встретили особого отклика: в ходе опроса 1970 года шестьдесят процентов опрошенных не смогли найти никакого смысла в термине «охрана окружающей среды»[34].

Однако ситуация быстро изменилась в последующие годы, когда стали накапливаться сообщения об отравлении морей и рек, загрязнении воздуха или воздействии токсичных веществ, таких как ДДТ и асбест. 5 октября 1970 года журнал «Шпигель» выпустил свою первую статью, анонсированную на обложке, на тему «отравленной окружающей среды» под заголовком «Человек разрушает Землю». Осенью 1970 года газета «Зюддойче цайтунг» писала: «Стронций в молоке и нефть в Балтийском море, облака смога над городами и медленное движение на переполненных дорогах не преминули произвести шокирующий эффект»[35]. События, которые десятилетиями принимались или даже приветствовались как неизбежное проявление процветающего индустриального общества, предстали в ином свете в тот момент, когда неизбежность промышленного прогресса перестала восприниматься как должное.

Особое значение придавалось исследованию, проведенному по заказу доселе неизвестного частного «Римского клуба» и представленному в 1972 году под названием «Пределы роста». Авторы, два американских социолога, Донелла и Деннис Л. Медоуз, использовали компьютерный анализ для разработки различных сценариев, которые рассчитывали глобальное развитие индустриализации, рост населения, недоедание, эксплуатацию запасов сырья и уничтожение жизненного пространства. Они пришли к выводу: «Если существующие тенденции роста численности населения мира, индустриализации, загрязнения окружающей среды, производства продуктов питания и истощения ресурсов останутся неизменными, пределы роста на нашей планете будут достигнуты в течение ближайших 100 лет»[36].

Исследование подтвердило расчеты предыдущих исследований, согласно которым продолжение прежнего развития поставит под угрозу социальный, экономический и экологический баланс, а промышленный прогресс разрушит свои собственные основы. Против доклада Медоуза были возражения с научной стороны, особенно в отношении предупреждений о дальнейшем увеличении численности населения планеты. Предсказания о том, что запасы важного сырья вскоре станут дефицитными, а затем недостижимо дорогими, также подверглись критике. Однако огромное влияние книги было основано не в последнюю очередь на том, что сырьевой кризис в ходе «нефтяного кризиса» 1973 года резко указал на ограниченный характер ресурсов и, таким образом, казалось, прямо подтвердил предсказания «Римского клуба». Книга получила необычайный резонанс, была продана миллионными тиражами и может считаться отправной точкой зарождающегося экологического движения в Европе.

В ФРГ предупреждения и прогнозы, содержащиеся в докладе, встретили особенно бурное одобрение. То, что экологическая идея нашла такой отклик в самой промышленно развитой стране Европы, стало для многих неожиданностью. Но, с одной стороны, вредные побочные эффекты были особенно заметны в густонаселенных промышленных западногерманских агломерациях, а с другой стороны, у ФРГ были финансовые средства для принятия мер против них. Особенно СМИ, для которых прежнее заявление Вилли Брандта о