которые, как правило, не признавали экономические кризисы, и отделяла социальный бюджет от экономического роста. И то и другое оказалось тяжелым бременем в долгосрочной перспективе.

ГЕРМАНИЯ КАК ОБРАЗЦОВАЯ СТРАНА

Во многих отношениях 1972 год стал высшей точкой и поворотным пунктом социал-либеральных успехов и связанного с ними оптимизма по поводу прогресса. Реализация Восточных договоров шла параллельно с подписанием первого соглашения ОСВ между двумя сверхдержавами, направленного на сдерживание гонки ядерных вооружений. И то и другое подпитывало уверенность в том, что холодная война и ядерная гонка скоро закончатся, как и проблемы между двумя германскими государствами. С 1968 года экономика достигла с более чем четырьмя процентами в год огромных темпов роста. Большая часть внутренних реформ, включая пенсионную реформу, уже была проведена. Нобелевская премия мира, присужденная Вилли Брандту в 1971 году, ознаменовала растущую репутацию республики во внешней политике, а Нобелевская премия по литературе, присужденная явно левому католическому писателю Генриху Бёллю годом позже, усилила это впечатление. Явная победа коалиции на выборах в бундестаг в 1972 году подтвердила выбранное направление. Считалось, что ФРГ стала особенно успешным и современным обществом, в котором благодаря устойчивому экономическому росту и обширной сети социальных услуг сложилось уникальное сочетание динамизма и безопасности. Более того, сложилось общество, которое освободилось от наследия нацистского государства и открылось демократической культуре Запада и которое теперь также распространяло образ новой, либеральной Германии по всему миру.

Это новое самопозиционирование нашло свое наиболее яркое выражение на Олимпийских играх в Мюнхене летом 1972 года. Полная противоположность играм 1936 года – игры должны были представить миру современную Западную Германию – веселую, светлую, молодую, открытую миру, умеренную, благовоспитанную: музыка в стиле свинг вместо военных оркестров, никаких мускулистых тел в стиле Рифеншталь в качестве рекламных символов, только палитра пастельных тонов и суперсовременный олимпийский стадион с филигранно изогнутой тентовой крышей, ставший архитектурной иконой социал-либеральной эпохи. Этот яркий праздник прогресса был внезапно нарушен террористической атакой палестинской группировки «Черный сентябрь», в результате которой погибли девять израильских спортсменов. Этот теракт часто рассматривался как предвестие кризисов и проблем следующего десятилетия. Но Мюнхенские игры тем не менее остались в памяти людей как символ современной, очищенной Германии, которой немцы снова могли гордиться[66]. С лозунгом «Немцы, мы можем гордиться своей страной!» СДПГ вступила и в предвыборную кампанию в бундестаг осенью 1972 года. Из-за своего национального привкуса он казался не бесспорным. На место традиционного национализма была предложена постнационалистическая идентификация с ФРГ как c «модерной» страной, что означало экономически успешное, социально справедливое и образцово демократическое общество, которое усвоило уроки прошлого.

Однако в лозунге «Германия – образцовая страна», который СДПГ сделала своим предвыборным лозунгом четыре года спустя, стало ясно, что критической точкой отсчета было не наследие национал-социализма, а нечто большее. Сложившийся в ФРГ ансамбль из экономического роста, социальной политики, либеральных правовых реформ, культурной открытости, восточно-политического соглашения и европейской интеграции, рассматривался скорее как убедительный ответ на те проблемы, которые сотрясали Германию и индустриальный мир с начала века. В этом заключалась перспектива лозунга «Германия – образцовая страна» и заложенного в нем видения будущего, и это касалось не только ФРГ, как отметил Гельмут Шмидт: «Многое из нашей совместной работы по восстановлению является образцовым. Возможно, даже может служить примером для других»[67]. Национальный и социальный вопрос, споры о политическом и экономическом устройстве, о культурной ориентации и внешних конфликтах в Европе – все это казалось решенным. Продолжавшаяся десятилетиями борьба за надлежащий порядок в индустриальном мире – казалось, была завершена.

Часть пятая: 1973–2000 годы

17. КРИЗИС И СТРУКТУРНАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ

КОНЕЦ БРЕТТОН-ВУДСКОЙ СИСТЕМЫ И ПЕРВЫЙ НЕФТЯНОЙ КРИЗИС

Прошло меньше года, прежде чем прогрессивная эйфория 1972 года превратилась в сомнения и ощущение кризиса. После двадцати лет роста и процветания, впервые за послевоенный период, во всех странах Западной Европы, включая ФРГ, начался затяжной экономический кризис. Он изменил не только экономическое и социальное положение республики, но и культуру, стиль жизни и даже внешнеполитический курс страны. В то же время идея всеобъемлющего политического контроля над экономикой оказалась иллюзией. Ни о каком активном, даже «научно обоснованном» управлении национальной экономикой речи уже не шло. Вместо этого политика была вынуждена реагировать краткосрочным кризисным управлением на события, которых она не ожидала и на которые не было ответов в богатом опыте последних восьмидесяти лет.

Эта ситуация ассоциируется в первую очередь с разрушительными последствиями двух «нефтяных кризисов» 1973–1975 и 1980–1982 годов. Но на самом деле это был кризисный процесс трансформации, происходивший в несколько этапов примерно в течение десяти лет, который имел разнообразные причины и последствия – напряженное «сосуществование различных скоростей и направлений развития», которые «далеко не во всех случаях были взаимозависимыми или обусловлены причинно-следственно»[1]. Они диктовались внутренними политическими и экономическими факторами, но в гораздо большей степени формировались под влиянием постоянно растущей экономической взаимозависимости промышленно развитых стран, особенно Европейского сообщества, краха мировой валютной системы, кризиса цен на энергоносители, появления новых акторов на мировом рынке и долгосрочных и далеко идущих структурных изменений в экономике стран Западной Европы и Северной Америки.

Основой для планирования внутреннего экономического развития на ближайшие годы стал прогноз Карла Шиллера о росте примерно на четыре процента. Он был основан на экстраполяции тенденций последних двадцати лет. Действительно после преодоления кратковременной рецессии 1966–1967 годов западногерманская экономика переживала такой бум, какого не было с конца 1950‑х годов: между 1968 и 1973 годами внутренний валовый продукт рос в среднем на 5,1 процента в год. В реальных цифрах он составил 918,8 миллиарда немецких марок в 1973 году, что почти в четыре раза больше, чем в 1959 году, а уровень безработицы составлял менее процента. Однако этот подъем был связан и с проблемами. Например, с 1970 по 1973 год цены выросли с 3,7 до 6,9 процента – политически взрывоопасная цифра в стране травмированных инфляцией немцев. Кроме того, серьезной проблемой стала нехватка рабочей силы. Однако на фоне блестящих экономических данных эти задачи казались вполне решаемыми[2].

В соответствии с доктриной Кейнса и теорией «глобального контроля» Шиллера меры по ослаблению экономики теперь были в порядке вещей. Однако в действительности финансовые и экономические правительственные эксперты оказались не в состоянии убедить ответственных лиц в землях и общинах, а также в отдельных федеральных министерствах контролировать расходы для антициклического регулирования экономики. По их мнению, именно сейчас можно было реализовать обещанные