мало что изменилось: в 1960 году, как и в 1990 году, на верхние 20 процентов общества приходилось чуть более сорока процентов доходов, на средние 60 процентов – чуть менее пятидесяти, а на нижние 20 процентов – менее восьми. Особенно ярко проявилось неравенство в распределении имущества общества: в 1986 году, как и ранее, 12 процентов всех домохозяйств владели шестьюдесятью процентами всех активов, и эта структура, в частности, была закреплена немецким наследственным правом. При этом неравенство в доходах резко увеличилось: с 1970 по 1990 год доходы от индивидуальной трудовой деятельности выросли со 140 до 250 процентов от среднего уровня всех доходов.

Резкий рост безработицы с 1974 года усилил этот дисбаланс. После временного улучшения в 1979 и 1980 годах в 1983 году доля безработных достигла 9,1 процента. До конца 1980‑х годов около двух миллионов человек были зарегистрированы как безработные, треть из них после более чем года безработицы считались длительно безработными и вряд ли могли быть трудоустроены. С возвращением безработицы, которая после двадцати долгих лет процветания во многих случаях считалась окончательно преодоленной, бедность вновь была признана актуальной проблемой. По статистике, люди считались бедными, если они получали менее половины среднего дохода. Если в 1973 году это касалось 6,5 процента населения, а к 1990 году – уже 10 процентов; примерно за тот же период число получателей государственной социальной помощи выросло с 1,5 до 3,6 миллиона человек[23].

Больше всего пострадала группа неквалифицированных и полуквалифицированных работников и их семьи. Среди них доля иностранцев снова была особенно высока. С 1973 по 1978 год число занятых иностранных рабочих сократилось почти на треть и составило 1,8 миллиона человек. Отчасти это снижение было вызвано ростом безработицы. До 1975 года число безработных иностранцев всегда было значительно меньше, чем немцев, но теперь оно непропорционально возросло. Уже в 1981 году безработными были 5,5 процента немцев и 8,2 процента иностранцев. Во-вторых, в ноябре 1973 года в ответ на кризис цен на нефть федеральное правительство издало запрет на привлечение иностранных рабочих. Предполагалось, что это позволит сократить число иностранцев в Западной Германии примерно на четверть миллиона в год, так что примерно через десять лет число иностранцев в ФРГ сократится как минимум вдвое. Действительно, с 1973 по 1980 год около 500 тысяч «гастарбайтеров» вернулись домой. Но в тот же период многие иностранные рабочие, особенно из охваченной кризисом Турции, привозили в Германию свои семьи, так что число иностранцев, проживающих в ФРГ, в 1980 году было даже на миллион больше, чем в 1972 году.

Особенно выросла доля женщин. В 1961 году на тысячу мужчин-иностранцев приходилась 451 женщина; двадцать лет спустя в младшей возрастной группе соотношение почти сравнялось. В то же время резко возросло число детей, родившихся у иностранных родителей: в 1974 году доля новорожденных у иностранных родителей составляла уже 17 процентов, в то время как квота для иностранцев – 6,7 процента.

Таким образом запрет на привлечение в Германию иностранной рабочей силы не принес желаемого результата. Все указывало на то, что все больше иностранцев хотели остаться в ФРГ на более длительный срок, если не навсегда. Они создавали семьи, рожали детей, переезжали из общежитий в съемные квартиры. В то же время их доля сбережений уменьшалась, норма потребления возрастала, а связи с родиной слабели – из «гастарбайтеров» они превратились в иммигрантов. Поскольку в предыдущие годы бума немецкие органы по найму специально привозили в Германию неквалифицированных работников, чтобы восполнить нехватку рабочей силы в сегментах с более низкой заработной платой, с началом кризиса им становилось все труднее найти работу. С другой стороны, в частности, для турок, возвращение в экономически депрессивную страну, сотрясаемую внутриполитическими беспорядками, не было выгодной альтернативой. Таким образом, доля неквалифицированных иностранных рабочих, которые стали безработными и зависели от социальных пособий, оставалась на значительно более высоком уровне, чем доля местных жителей[24].

В свете вышесказанного можно утверждать, что современные разговоры об «обществе двух третей» не совсем точно отражают социальную структуру западногерманского общества конца 1970‑х годов. Скорее, небольшая группа, состоящая, в зависимости от определения, из пяти-десяти процентов богатых, которые становились все богаче и богаче, противопоставлялась примерно десяти-пятнадцати процентам социально обездоленных и бедных, у которых было мало надежды встать на ноги. Между ними примерно три четверти населения, которые – опять же на разных уровнях и с разной степенью дифференциации – имели гарантированный, хотя и медленнее растущий доход. Но даже в этой многочисленной средней группе неравенство в доходах было поразительным. Однако расширение сектора среднего специального образования и упрощение доступа к гимназиям и университетам означало, что у новых поколений появились более реальные, чем когда-либо прежде, возможности для продвижения по карьерной лестнице, даже если экономический и структурный кризисы усиливали неуверенность в собственном будущем.

Столь характерный для середины 1960‑х годов идеально-типический параллелизм двух моделей общества – одной, ориентированной на промышленность, более традиционной культурно, и второй, ориентированной на сервис, культурно более «модерной», – тем временем явно сместился в пользу второй. Обе модели продолжали существовать, но первая в значительной степени утратила свою формирующую силу, а характеристики общества услуг и потребления стали преобладать. Классические модели трудовой биографии и структуры семьи утратили свою уникальность. Однако они не были просто замещены другими; скорее, теперь появлялось больше вариантов: многократная смена работы, работодателя или даже профессии стала привычной для все большего числа людей, как и изменение еженедельного рабочего графика, например на время воспитания детей.

Кроме того, все большее значение приобретал третий этап жизни – после юности и периода трудовой деятельности. По мере того как период между выходом на пенсию и смертью увеличивался, статус пенсионера превратился из этапа жизни, вызывавшего раньше страх, в этап, обладавший положительными коннотациями. Теперь пожилые люди, здоровье которых улучшилось по сравнению с предыдущими поколениями, могли сами активно планировать свою жизнь после окончания трудовой деятельности. По сути, это был «тектонический сдвиг». Для неквалифицированных и полуквалифицированных работников трудовая жизнь традиционно начиналась с окончания 8‑го класса, то есть в возрасте 14 или 15 лет, и заканчивалась в 65 лет, так что мужчины получали пенсию примерно за пять лет до смерти, наступавшей в возрасте около 70 лет. А теперь, после длительного периода обучения, трудовая жизнь начиналась только в 19 или 20 лет, для тех, кто учился в вузе, – только в 25 лет и заканчивалась в возрасте чуть менее 60 лет, так что, по статистике, люди выходили на пенсию примерно за 16 лет до смерти, обычно обладая гораздо лучшим здоровьем, чем одно