не трогать, снять всю одежду и отправляться в душ, а моя жена собрала вещи Куйюаня в узел и понесла к стиральной машине.

Скоро я услышал испуганный крик жены – как и следовало ожидать, на одежде обнаружились вши, клопы и пятна крови. Куйюань высунулся из ванной, растянул губы в неловкую улыбку и спросил, приглаживая волосы:

– А зеркало у вас где?

Я показал.

– Не повезло мне – угодил в камеру с демократией.

Я не понял.

– Жив остался, но шкуру знатно попортили.

– Что еще за камера с демократией?

– А ты разве не знаешь?

– Я в тюрьме не сидел, откуда мне знать?

– Ну… как объяснить… Камера, где демократия.

– Это как?

– Где демократия, там вши, потасовки, кровь.

Я все равно ничего не понял.

Он сел обедать. Рассказал, что лучше всего в тюрьме живется королям: когда король ест, один заключенный обмахивает его веером, другой поет песни, третий держит наготове полотенце, чтобы промокнуть ему лоб. Когда приносят обед, король первым выбирает себе еду – само собой, его чашка всегда полна мяса и других разносолов. Потом едят «алмазные стражи»[130] – ближний круг короля. А объедки достаются простым заключенным. Спит король всегда на самом козырном месте. А если ему захотелось полюбоваться на женщин, один из заключенных встает под окном, чтобы король мог опереться ногами ему на плечи. Иным везунчикам приходится стоять так два часа кряду, пока колени не затрясутся, а пятки не опухнут.

Не подчиниться таким порядкам нельзя. Сам король и пальцем не пошевелит, зато тебя до полусмерти изобьют алмазные стражи или обычные заключенные, желающие выбиться в алмазные стражи. Как говорится, «угостят смирительной дубинкой»[131]. Если дубинка не сработает, алмазные стражи предъявят охране гвоздь или лезвие, которое «изъяли» у нарушителя режима, после чего тебе наденут кандалы или ножную колодку, и жизнь начнется такая, что хуже смерти. Правда, несмотря на рассказы о зверствах королей, Куйюань признавал, что сидится в такой камере довольно спокойно: король следит за порядком, чтобы никаких потасовок, чтобы соблюдалась гигиена, чтобы полотенца висели ровно, а постели были заправлены как положено – тюремное начальство на такие камеры налюбоваться не может. А хуже всего сидеть в камерах с демократией, где короля еше не выбрали или где идет война королей. В таких камерах человеку никакой жизни не будет. Слово не так сказал – сразу крики, драка. Посидишь месяц в такой демократии, и если выйдешь с целым лицом, с двумя руками и на своих ногах, считай, тебе повезло…

Потирая чудом уцелевшую голову, Куйюань с дрожью в голосе рассказывал, что попал не куда-нибудь, а в камеру с демократией – повезло так повезло. Сидевшие там сычуаньцы, кантонцы и дунбэйцы провели уже «три великих сражения»[132], но все без толку. Тюремное начальство распорядилось надеть зачинщикам беспорядков ножные кандалы, но и это не помогло. Куйюань целыми днями дрожал от страха, ни разу не поспал по-человечески.

– Вижу, у тебя богатый тюремный опыт, – усмехнулся я.

– Нет-нет, – поспешно возразил Куйюань, – я человек законопослушный. Брось деньги у меня под носом – я не подниму.

– И в который раз тебя закрыли?

– В первый раз, честное слово. Разрази меня гром, если вру. А про тюрьму мне братец Яньу рассказывал.

Я не помнил братца Яньу.

– Ты что, и братца Яньу забыл? – удивился Куйюань. – Он ведь у нас директор, большой начальник. Младший брат Яньцзао. Вы с ним еще в баскетбол играли.

Тут я вспомнил, что у Яньцзао в самом деле был младший брат. Когда я приехал в Мацяо, Яньу еще учился в школе, потом мне рассказывали, что он написал какой-то контрреволюционный лозунг на передвижной сцене и сел из-за этого в тюрьму – я тогда из Мацяо уже уехал. Стало ясно, что память у меня слабеет.

△ Тяньаньмэ́нь

△ 天安门

Перед возвращением в Мацяо я слышал от многих знакомых о новой местной достопримечательности под названием ворота Тяньаньмэнь, будто даже командированные в уезд чиновники из столицы, посетив кумирню Цюй Юаня и Музей Революции, берут машину, чтобы посмотреть на местную Тяньаньмэнь.

Строго говоря, достопримечательность находилась на территории Чжанцзяфани, неподалеку от того самого шоссе G107, но поскольку объект числился собственностью мацяоского Яньу, его все-таки относили к Мацяо. Это была огромная усадьба, занимавшая несколько десятков му, с беседками, павильонами, мостами, галереями, садами, бамбуковыми рощами, лотосовыми прудами и декоративными горками. Все парки и павильоны носили какое-нибудь название, рядом с Эдемским садом стоял Павильон Реки Сяосян[133], и выглядело такое сочетание Запада и Востока довольно комично. Качество строительных работ оставляло желать лучшего – облицовочные кирпичи были уложены вкривь и вкось, а сверху перемазаны засохшим раствором, который никто не удосужился соскрести. И алюминиевые окна при попытке открыть их натужно визжали, словно раму заклинило. Уровень отделки вызывал некоторое беспокойство: поселившись в такой усадьбе, Линь Дайюй с одними окнами промаялась бы целый день. Изнывать от тоски, засыпать землей цветки вишен и жечь стихи ей было бы уже некогда. В лучшем случае успевала бы погорланить пару песенок в караоке.

Рядом шло строительство небольшой гостиницы в западном стиле, где собирались размещать журналистов, писателей и туристов, – говорили, горничных будут набирать исключительно в Цзянсу и Чжэцзяне[134].

Хозяина я не застал – Яньу жил в уездном центре и только изредка наведывался в деревню, чтобы посмотреть, как идут дела на двух заводах, которые он здесь построил. Мне издали показали его дом – тихую обитель посреди лотосового пруда. Я заметил, что на каждой стене двухэтажной обители висит по три, а то и по четыре кондиционера – такое изобилие выглядело уже странновато, будто у хозяина случился переизбыток кондиционеров, и он решил заполнить ими весь дом, даже в туалете повесил несколько штук.

Раньше я слышал, что некоторые деревенские, разбогатев, покупают себе сразу десяток вентиляторов, и если дома для вентилятора места уже не хватает, вешают его в свинарнике. Оказалось, мода на вентиляторы сменилась модой на кондиционеры. Не скрывая гордости, гид предложил мне пересчитать кондиционеры в доме хозяина усадьбы, а когда я ничего не ответил, стал пересчитывать их за меня. Он азартно выкрикивал цифры, и каждая звенела у меня в ушах, словно все эти железные коробки имеют какое-то отношение к Мацяо, словно я должен немедленно восхититься блестящими результатами политики народного обогащения.

Недовольный произведенным эффектом, гид привел управляющего усадьбой – молодого паренька, который помнил меня по Мацяо (в свое время я пару раз подменял учителя в его классе). Управляющий достал ключи и решил устроить