мне экскурсию по особняку. Отказываться было невежливо, и я последовал за ним по извилистому коридору, мы миновали три ряда стальных ворот и очутились в загородной резиденции директора Ма. Надо признать, резиденция была неплохо обставлена, с потолка свисали роскошные люстры, судя по виду – из Гонконга или даже из Японии. Вот только напряжения в сети не хватало, и лампы в люстрах горели слабее гнилушек в лесу, а кондиционеры и вовсе не включались, и управляющий раздал гостям плетеные веера. Телевизор не ловил ни один канал. Телефонов было целых два, черный и красный, но без современной линии их могло быть хоть десять – в трубках все равно звучали одни гудки: говорили, сотрудница, сидевшая на коммутаторе в волостной управе, все рабочее время нянчится со своими детьми, а потому ее почти невозможно застать на месте.

– Пейте чай, не стесняйтесь.

– Спасибо. – На самом деле мне больше хотелось умыться холодной водой.

– Смотрите телевизор, не стесняйтесь.

– Хорошо, спасибо.

Отставив зад, управляющий битый час возился с видеомагнитофоном, и серая рябь на экране наконец сменилась цветной записью какого-то зарубежного концерта. Но скоро экран зарябил снова. Я сказал: наверное, кассета испорчена, предложил ее заменить. Еще битый час мы искали другую кассету, нашли какой-то гонконгский боевик, но там запись оказалась еще хуже.

Я уже обливался потом. От воды в лотосовом пруду за окном поднимался пар, а бордовый ковер у нас под ногами так раскалился, что в воздухе пахло вареным мясом. Я вышел за дверь, чтобы немного отдышаться, пока все остальные досматривали прерывавшийся помехами концерт.

Потом я узнал, почему усадьба называется «Тяньаньмэнь»: ее главные ворота были уменьшенной копией одноименных ворот в Пекине. Настолько уменьшенной, что на них могла заскочить, хлопая крыльями, испуганная курица. В стороны от надвратной башни расходились обнесенные рвом стены со сводчатыми арками – они тоже были выкрашены пурпурной краской, совсем как в Запретном городе. У ворот скалили пасти два каменных льва. Правда, ров давно пересох и зарос сорной травой, из которой иногда выскакивали жабы. Поднявшись на надвратную башню, вместо огромной площади и Стелы народных героев вы видели заброшенные театральные подмостки и пустынную торговую улочку, вдоль которой выстроились прилавки с разными мелочами, лотки с лапшой да пустой бильярдный стол, занесенный желтой пылью. Рядом, словно курицы на насесте, сидели на корточках одуревшие от безделья молодые парни.

Я не мог понять, зачем Яньу отгрохал себе такую огромную усадьбу, удивлялся безумию и претенциозности проекта – десятью годами раньше за такую усадьбу его бы попросту казнили, обвинив в заговоре против императора. Может, у него не все ладно с головой? После старый знакомый Чжихуан объяснил мне, в чем тут дело. Оказалось, в школе Яньу порядком натерпелся из-за своего происхождения: однажды он раздобыл где-то открытку с площадью Тяньаньмэнь и приклеил к изголовью кровати, но староста класса конфисковал буржуазную собственность. Дети бедняков и низших слоев середняков даже мечтать не могут о таких открытках, по какому праву помещичий выродок любуется на площадь, с которой выступает председатель Мао? Каждый день глазеешь на площадь Тяньаньмэнь – наверное, замыслил протащить туда взрывчатку и убить великого вождя?

Очевидно, та история больно ранила Яньу и глубоко врезалась ему в память. Поэтому, разбогатев, он первым делом решил построить собственную Тяньаньмэнь.

Вы не давали ему смотреть на Тяньаньмэнь – так знайте, что теперь он может любоваться Тяньаньмэнь сколько душе угодно, да еще построит собственную Тяньаньмэнь прямо перед вашим носом. Чтобы жена с двумя пащенятами могли свободно прохаживаться по площади, устраивать на воротах бои сверчков, выгуливать собаку, жевать кунжутные лепешки, чихать и слушать, как он кричит с надвратной башни: «Да здравствует народ!»[135]

Ради этой стройки он влез в большие долги, его донимали коллекторы, угрожали перерезать сухожилия на ногах. Говорили, за ним даже приезжала машина из прокуратуры.

△ Я́рый

△ 狠

«Ярыми» в Мацяо называют людей умелых и способных, подлинных мастеров своего дела. Но штука в том, что одновременно с этим слово «ярый» имеет значение «свирепый, жестокий, злой». Мне всегда было не по себе от того, что два этих смысла объединены в одном иероглифе. Я уже говорил, что начальству нравился мой почерк, поэтому мне часто приходилось кружить по деревне с кистью и краской и рисовать на стенах высказывания председателя Мао. Я никогда не делал разметки и обходился без черновика – взбирался на лестницу, окунал кисть в краску, и скоро лозунг был готов, а деревенские прищелкивали языками:

– До чего ярый парнишка.

Я не мог понять, чего больше в их словах: осуждения или похвалы.

Умеешь красиво писать – ярый, знаешь много иероглифов – ярый, починил бригадную молотилку – ярый, сумел нырнуть и закрыть водосточные трубы в пруду – тоже ярый, и рабочие на иноземщине – люди толковые и ярые, раз придумали все эти машины, пестициды, удобрения и пластиковую пленку. Говоря так, мацяосцы едва ли сознавали, что все знания и умения для них подспудно связаны с нравственным уродством, жестокостью и бессердечием.

Я подозреваю, всему виной прошлый опыт, из-за которого носители знаний и технологий воспринимаются в Мацяо как источники потенциальной угрозы. Стоило мацяосцам увидеть огромную машину, с грохотом плывущую по небу, как из нее полетели японские бомбы; стоило услышать человеческий голос из громкоговорителя, как он велел «рубить хвосты капитализма» и отдавать всю землю в коллективную собственность. Откуда им знать, что другие толковые и умелые люди не причинят им подобного вреда?

И так ли они неправы, используя слово «ярый» сразу в двух значениях?

Похожие слова встречаются и в других диалектах.

В Сычуани способных и умелых людей называют злодеями, почти как в Мацяо. Восхищаясь чужим талантом, сычуаньцы говорят: «Каков злодей!»

В северных провинциях способных и умелых людей называют лукавыми, а иероглиф «лукавый» в синонимическом ряду стоит совсем рядом с мацяосцким «ярый». Восхищаясь чужим талантом, северяне говорят: «Лукавое семя!»

Распространенное в нормативном языке прилагательное лихай «крутой», которое используется для характеристики незаурядных способностей, может служить еще одним примером похвалы с двойным дном, поощрения, пронизанного тревогой. Иероглиф ли имеет значение «яростный, напряженный», а хай и вовсе означает «гибельный, вредный», выступая явным и однозначным предупреждением. В Хунани распространено слово «крутырь» – так называют способных людей, которые привыкли добиваться своего обманом, то есть попросту мошенников.

Очевидно, для многих китайцев знания и умения так или иначе соотносятся со злом. Чжуан-цзы больше двух тысяч лет назад говорил, что мудрость и порок растут из одного корня, любые познания вызывали у него тревогу. «Добрых людей в Поднебесной мало,