как овощи перед закваской, и обратно засунули – отняли у парнишки десять лет жизни, а может, и того больше.

Даже Бэньи разделял общее мнение.

Бэньи был секретарем партийной ячейки, имел давнюю вражду с отцом Яньу и постоянно твердил, что Яньу еще больший вычура, чем его папаша, что однажды контрреволюционное происхождение даст о себе знать и Яньу угодит в тюрьму. Но это не мешало ему восхищаться талантами Яньу и выделять его среди остальных деревенских, а если дома кто-то болел, Бэньи первым делом приглашал Яньу пощупать пульс. Иначе на душе у него было неспокойно.

Яньу никогда не брал у мацяосцев денег за лечение, а с начальством обходился тем более почтительно. Однажды он выпросил у меня сигарету и сразу побежал прочь, словно торопится на пожар. Скоро я пошел по делам в нижний гун и увидел, что начальник Хэ из коммуны сидит на гумне и курит «Гору Юэлу», которой я только что угостил Яньу, а тот стоит рядом и внимает наставлениям уважаемого начальника, расплывшись в простодушной и смущенной улыбке. После я узнал, что Яньу вообще не курит – жалеет сигареты. Все сигареты, которыми его угощали заказчики и пациенты, он бережно хранил, чтобы потом преподнести начальству, особенно часто – Бэньи. Поэтому в папироснице Бэньи всегда была мешанина из сигарет разных марок.

Одно время Яньу особенно близко дружил с начальником Хэ – являлся в коммуну по первому зову и бежал выполнять поручения, всегда скромный и улыбчивый, в случае чего готовый блеснуть своими познаниями, но так, чтобы никто не усомнился: всей своей ученостью он обязан неусыпной заботе руководящих кадров. Однажды он весь день провел на малярных работах в соседней деревне, домой вернулся поздней ночью, едва волоча ноги от усталости. Соседи передали, что начальник Хэ за ним посылал – дома у него сломался будильник, просил починить. Как тут было отказать? Той же ночью Яньу побежал в поселок Чанлэ к знакомому часовщику за инструментом, а оттуда помчался прямиком в коммуну. Перебираясь через хребет Тяньцзылин, он оступился и сорвался вниз. На другое утро его нашел случайный путник – лицо, руки и ноги Яньу были сплошь облеплены пиявками, будто за ночь по всему его телу выросли красные усы. Пачкая ладони в крови, путник стал сбивать пиявки. Яньу очнулся от ударов, увидел на себе кровавые пятна и в ужасе разрыдался.

Останься Яньу лежать на хребте, спустя несколько часов пиявки выпили бы из него всю кровь до последней капли. После начальник Хэ всегда вспоминал тот случай с содроганием.

Старания Яньу не были вознаграждены по заслугам, ему не удалось выбиться в начальники, вступить в комсомол, а тем более – в партию. Дважды, когда университет набирал учащихся из числа «крестьян, рабочих или солдат»[139], начальник Хэ через голову Бэньи и остальных кадровых работников отправлял рекомендации на Яньу, писал, что юноша отмежевался от своего помещичьего происхождения, но обе рекомендации вернулись обратно. Мало того, накануне каждого государственного праздника домой к Яньу являлись дружинники, устраивали обыск, зачитывали им с братом предупреждение – выполняли обычную работу народной дружины, и пусть обыски давно превратились в дежурную формальность, обойтись без них было нельзя, каких бы заступников ни нашел себе Яньу.

Вскоре после перевода в город до меня дошла новость, будто уездный отдел полиции арестовал Яньу по подозрению в написании контрреволюционного лозунга. Контрреволюционный лозунг обнаружили во время концерта в честь Дня основания КНР, иероглифы красовались на передвижной сцене в коммуне. Что там был за лозунг, я так и не знаю. Зато знаю причины, по которым арестовали именно Яньу: во время концерта он сидел за сценой, играл на хуцине и пел арии – стало быть, находился в непосредственной близости от места преступления, ко всему прочему, парень он смекалистый, ученый, чурной, с контрреволюционным происхождением – кто еще мог прокрасться к сцене под покровом ночи и учинить свои реакционные козни?

Я удивился вот чему: ни один почитатель таланта Яньу из числа жителей Мацяо не протестовал против его ареста – наоборот, контрреволюционное преступление Яньу трактовалось в деревне как поступок славный и достойный. Люди восприняли новость об аресте очень спокойно, точно с самого начала знали, что все так и будет, точно иначе и быть не могло. Когда им сказали, что в соседней деревне есть еще один подозреваемый, они презрительно скривились: да какой он контрреволюционер? Полюбуйтесь на его почерк – Яньу такие иероглифы левой ногой напишет! Такому не контрреволюцией заниматься, а рис из амбара таскать или скотину воровать.

Из их слов явствовало, что контрреволюционер – личность неординарная, не чета обычным воришкам. Чем языком трепать, пораскиньте мозгами: у кого еще на сто ли в округе хватит таланта, умений и способностей, чтобы творить контрреволюцию? И когда побелевшего от страха Яньу затолкали в полицейскую машину, люди провожали ее с такими же почестями, как если бы их любимец поступил в университет и теперь ехал в город учиться.

Всем остальным и думать было нечего тягаться с Яньу.

Однажды мацяосцы даже подрались, отстаивая вычурность Яньу. Какой-то лунцзятанец привел в Мацяо племенного хряка на случку, разговорился с местными и обмолвился, что один малый у них в Лунцзятани – тоже настоящий контрреволюционер, у него есть родственник в Синьцзяне, который дослужился до командира полка и даже фотографировался с разными шишками вроде Линь Бяо. Мацяоские парни только фыркнули: какой еще командир полка? Да он простой завхоз, даже оружия в руках не держал! Вот родись Яньу раньше на два десятка лет, он бы не только до командира полка дослужился, а до самого командующего армией! Был бы уже главным министром при Чан Кайши! Разъезжал бы по Тайваню на автомобиле!

Лунцзятанец не унимался:

– Яньу ваш, конечно, вычура, но не так, чтобы самый чурной. Рисовал председателя Мао – голова получилась большая, а тельце тощее, как у старого Вана из снабженческого кооператива.

– Скажешь, Яньу рисовать не умеет? Так он же контрреволюционер, как еще ему было рисовать!

– Он пока рисовал, с него семь потов сошло! При чем тут контрреволюция?

– Да ты видел, как он дракона рисует? Махнул кистью, и дракон готов!

– Дракона тебе любой маляр нарисует, чего тут такого.

– Он и грамоте учить умеет.

– Так и Ли Сяотан умеет!

– Куда старому Ли до нашего Яньу!

Мацяоские парни рассказали, что одно слово «шея» Яньу объяснял ученикам добрую четверть часа. Что такое шея? Объект из плоти и крови, имеющий форму цилиндра, расположенный между головой и плечами, пронизанный множеством каналов, способный растягиваться и вращаться. А? Каково?