Словом, он разве что по губам себя не бил и не кричал с негодованием: «Долой Куйюаня! В расход Куйюаня!», после чего второпях собрал трусы и носки, которые только что развесил сушиться, побросал все в черную сумку со сломанной молнией и туго перемотал ее сверху красной упаковочной лентой. Потом снял рубашку, которую я ему одолжил, и сказал: пора ехать, пора домой, еще успеем в порт на последний рейс.

Даже чаю не попил.

Было уже темно. Мне вдруг стало жаль смотреть на это поспешное бегство. Ему незачем было ехать тем же вечером, незачем было возвращать мне рубашку – он мог по крайней мере выпить чаю, а потом уже отправляться в путь.

– К чему такая спешка. Пусть не нашли работы, погуляйте в городе пару дней, когда еще выпадет такой случай… – Тон мой заметно смягчился.

– Ничего, уже нагулялись!

– Так поезжайте утром, как позавтракаете.

– Все равно ехать, а ночью оно прохладней.

Не теряя времени даром, не желая задерживаться ни на минуту, Куйюань со своим товарищем спешили домой, в деревню. Они плохо знали город и не имели понятия, ходит ли еще транспорт, на каком автобусе можно добраться до порта, успеют ли они на последний рейс, а если не успеют, где скоротать долгую ночь. Они готовы были скакать по клинкам и нырять в огненное море, лишь бы оказаться подальше от моего дома и не слушать больше упреков. Я спустился с ними на улицу и хотел позвонить другу, чтобы он подвез нас на машине в порт, но они убежали вперед, махнули оттуда и бесследно скрылись в ночи.

△ Ка́мера с демокра́тией (при употреблении арестантами)

△ 民主仓（囚犯的用法）

Сбежав из моего дома, в деревню Куйюань так и не вернулся. Дней через десять в дверь мою постучали, и растрепанный паренек протянул смятую пачку из-под сигарет с двумя рядками иероглифов, нацарапанных шариковой ручкой. Очевидно, чернила в ручке закончились, кое-где сигаретная пачка даже порвалась под нажимом, и мне пришлось поднести ее к свету, чтобы с трудом разобрать написанное.

«Дядюшка Шаогун, выручяй! Срочно! Срочно! Срочно!» И подпись: «Твой плимяш Куйюань». Прочитав записку, я попытался выяснить у паренька, что случилось. Он ничего не знал, и Куйюаня никакого не знал, просто сегодня его выпустили из изолятора, а перед тем какой-то человек сунул ему десять юаней и попросил доставить записку по адресу, вот и все. Знал бы, что придется так далеко добираться, и за тридцать юаней не согласился бы. Он все топтался у меня на пороге, пока я не заплатил еще пять юаней сверху.

Было ясно: Куйюань набедокурил и попал в тюрьму.

Меня охватила досада и злость – окажись рядом Куйюань, я обругал бы его самыми грязными словами, да еще пинка бы хорошего отвесил. Но злиться было уже поздно – проклятия от вшей не помогут, и сколь ни дорожил я собственной репутацией, пришлось стиснуть зубы и вызволять Куйюаня из тюрьмы. Первым делом я бросился узнавать, где находится изолятор временного содержания, в котором он сидит, попутно выясняя разницу между изоляторами провинциального и городского уровня, а заодно разницу между следственным изолятором, изолятором временного содержания и спецприемником. Все знакомые, которых я в тот день обзванивал, выражались так туманно и уклончиво, словно я сам превратился в арестанта. Их терпеливые инструкции были полны обиняков и экивоков, точно я покрываю страшное преступление, а они обходят опасную тему стороной, пытаясь сохранить мне лицо. Дескать, мы не дураки, все понимаем.

Потом я поехал на работу, чтобы выписать справки, которые могли пригодиться по ходу дела, взял денег, прихватил дождевик и отправился в пригород, где как раз бушевала песчаная буря. Сотрудники автоинспекции дважды останавливали мой мопед и выписывали штраф за превышение скорости, и к тому времени, как я отыскал изолятор, уже стемнело, и ворота были закрыты. Так что назавтра пришлось ехать снова, запастись улыбками, любезностями и сигаретами, примерять разные диалекты, чтобы снискать расположение каждого встречного благодетеля в фуражке, но в результате мне удалось протиснуться сквозь толпу и попасть в кабинет, где сидела сотрудница полиции – судя по акценту, из Сычуани. Я наконец выяснил, что натворил Куйюань: играл на деньги в порту. И хотя в последнее время власти активно борются с азартными играми, но, принимая во внимание отсутствие отягчающих обстоятельств и переполненность изолятора, полиция готова пойти навстречу и отпустить Куйюаня после уплаты штрафа. Я очень обрадовался и долго благодарил сотрудницу на сычуаньском диалекте.

Денег мне не хватило, пришлось ехать домой, чтобы собрать недостающую сумму, и вот наконец я уплатил штраф, возместил расходы за содержание арестанта в изоляторе, за печать учебных материалов и мог забрать Куйюаня на поруки. Тут случилась еще одна заминка: очевидно, вследствие переполненности изолятора сотрудник на приемке ошибся, и теперь охранники не знали, в какой камере сидит Куйюань. Они ничего не успевали, я прождал впустую часа три, в конце концов надо мной сжалились – разрешили в виде исключения пройти внутрь и самому поискать Куйюаня. Я увидел уходящий вдаль коридор, по обе стороны которого тянулись серые железные двери, на каждой двери имелось маленькое окошко, а за ним теснились лица – точнее будет сказать, каждое окошко представляло собой прямоугольник из глаз, смотревших в коридор под всеми возможными углами, сбитый плотнее, чем брикет мяса из морозилки. Глаза вцеплялись в меня, полные ожидания и надежды. Я подходил к двери, с трудом добивался, чтобы брикет из глаз и лиц ненадолго раздвинулся, и кричал в образовавшуюся щель: «Ху Куйюань!», а после прикладывал ухо к окошку и вслушивался в происходящее позади брикета. Я слышал неразборчивый гул, вдыхал кислую вонь мочи, пота и собственного разочарования – никто не отвечал.

На тридцатой по счету камере горло уже саднило от крика, и наконец откуда-то издалека донесся ответ – тихий шепот, подхваченный железной решеткой. Я очень удивился: в каждой камере было не больше тридцати квадратных метров, почему же голос звучит так далеко? Он будто летел ко мне из другого мира, раскинувшегося по ту сторону железного окошка.

– О-хо-хо, – ему будто горло сдавили.

Забирая у полицейских черную сумку со сломанной молнией, Куйюань долго и многословно раскаивался в содеянном, потом наконец умолк и осторожно забрался на заднее сиденье мопеда, украдкой поглядывая в мою сторону. Когда мы проехали несколько километров, он впервые пошевелил ногами, и по ветру полетела вонь от его носков.

Дома я приказал ему встать у двери, не двигаться и ничего