Зоя и Аня Синельниковы были совершенными копиями друг друга, даже мать путала их. Им нравилось играть в зеркало, причем в этих играх Аня всегда бывала отражением, повторяющим за сестрой ее жесты и гримаски. Играли, нарядившись в одинаковые платья, но более всего любили играть совершенно голые, закрывшись в своей комнате, где все стены блестели фотографиями иных близнецов.

В начале их игр Зоя делала жест, поднимала руку, смеялась, куксилась, роняла расческу, совершала боевой выпад – Аня повторяла каждый жест, каждый выпад, каждую усмешку. Но если обстоятельства и настроение сестер способствовали затяжному характеру игры, если они играли более часа, тогда подобие транса нисходило на девочек, и в этом состоянии им удавалось достичь подлинной синхронизации – тогда их роли растворялись друг в друге, и вместо Нарцисса и Эхо являлись два равноправных и равноценных Зеркала – и в те священные мгновения они вместе составляли Бесконечность – зеркальный коридор, звенящий молчаливым смехом абсолютного удовлетворения.

Их тела и лица излучали красоту – оказываясь в резонансном и потенциально бесконечном туннеле, эта красота превращалась в нечто наподобие вспышки света: flash в значении «плоть» превращалось в flash в значении «вспышка». Когда они голые стояли друг против друга в потоках закатного или рассветного сияния, тогда (если пользоваться языком современного технобреда) они превращались в коллайдер, где таинственная частица бытия под названием «прекрасное» («инфракрасное» иными словами) разгонялась до неземных скоростей.

Тогда-то они обнаруживали ноздри не только на своих лицах, но и в мозгу, и этими мозговыми ноздрями обоняли тонкий, едкий, влажно-пронзительный аромат – приветственный и прощальный запах ландыша, затопляемого прозрачным натиском ручья. В эпицентре ландыша скрывалось нечто совершенно иномирное – Добро, никогда не отягощающее земную действительность, сезонное Благо, сконцентрированное для очередного весеннего прорыва сквозь стихию времени.

Но затем что-то изменилось, единство близняшек нарушилось, священные обнаженные стояния друг против друга ушли в прошлое – затерялись в рассыпающемся детстве. Оз стала тусоваться одна, без сестры, у нее появились свои приятели и приятельницы, которыми она не делилась. Она стала пропадать в ночи, а затем то хмурилась, то хохотала.

И все же несколько раз они пробовали возобновить свою любимую игру в зеркало: снова стояли нагишом друг пред другом, как Твидлдум и Твидлди, но Вспышка не рождалась. В их телах появилось невидимое физическое различие, они больше не были копией друг друга: Яна была девочкой, Оз – женщиной.

У Оз появился сексуальный опыт, в том числе негативный – ее изнасиловал один злобный парень, с которым после Зоя чудовищно расквиталась. Но Яна об этом различии не знала, точнее, ей не приходило в голову просто подумать об этом, и только потом, уже после того как Оз уехала на Азов и не вернулась, уже после того как она стала присылать из-за границы деньги и краткие письма, на пике томления и одиночества Яна вдруг догадалась, почему нарушилась гармония их зеркальной игры. Она догадалась о различии. И сразу же ощутила страстное желание уничтожить это различие, то есть избавиться от своей девственности, от пленки, которая теперь отделяла ее от сестры. Хотя Оз убежала и жила теперь далеко, но Яна по-прежнему хотела ощущать себя ее копией, ее отражением, ее любимым, пусть и далеким, зеркальцем, посылающим сигнальные вспышки света в чужие страны, где Оз нынче струилась по делам своей мстительной миссии.

Простое желание с кем-нибудь переспать породило в случае Яны целый каскад поразительных происшествий. В этом каскаде ей удалось сделать то, что она задумала (избавиться от невинности), но к тому моменту, когда это случилось, лишение невинности уже не имело для нее никакого значения – она почти не заметила этого долгожданного события – совсем другие темы завладели ее сознанием. Поток интенсивных случайностей и трансформаций, внезапно обрушившийся на нее, оказался так силен, что в этом потоке она почти забыла Зою. Трансформации почти вытрясли из нее комплекс близнеца – на некоторое время она перестала быть близняшкой. Она перестала быть Отражением, но и сама словно бы перестала отражаться, тем более в лесу эльфов не водились зеркала, а тайное зеркальце, которое Яна скрывала в своих вещах, могло отразить только рот или глаз.

Мы не в силах описать горячечную цепь событий, что начиналась с каких-то песчаных откосов, с моторных лодок, с купаний в летней реке, затем праздновались сразу несколько дней рождения, затем происходили вечеринки под открытым звездным небом, затем Яна с одним мальчиком обследовали большое и заброшенное индустриальное строение – возможно, когда-то это был закрытый объект полувоенного типа, но здесь словно пронеслись вражеские войска: все стояло в руинах, в осколках, в дребезгах – и только неведомый технический организм, который они так и не смогли отыскать, выжил и из невидимых подвалов исторгал звук, напоминающий вопль стрекозы на морозе.

Под этот стрекочущий стон Яна и освободилась от постылой девственности – ей, кажется, понравилось странное занятие под названием «секс», а в целом она находилась в настолько космическом состоянии, что даже не подумала о том, что теперь ее тело снова представляет собой идеальную копию Оз.

Затем опять праздновались дни рождения, как будто все ее знакомые сговорились родиться в эти дни. На одном из праздников Яна жестоко подралась с одной девочкой, красивой, но чрезвычайно подлой, чья капризность легко взрывалась полудетским культом насилия.

Со свежими царапинами от девичьих когтей на лице Яна встретила мутноватый розовый рассвет на проселочной дороге, неожиданно обрывавшейся возле невзрачного холма, за которым серебрились рельсы железных путей. Холм увенчивался старым кирпичным домиком, похожим на одинокое навершие крепостной башни: с той стороны, что смотрела на железную дорогу, домик нес на себе выпуклые выщербленные кирпичные буквы, складывающиеся в слова:

СЧАСТЛИВОГО ПУТИ!

Раньше в этом домине размещалось нечто железнодорожное, теперь там жил один человек, покупающий антикварные предметы. Яне понадобились деньги, и друзья сообщили ей о железнодорожном домике. Яна стояла в мутном розовом свете, погруженная в глубочайшую рассеянность, – вначале она почему-то полагала, что этот розовый свет обозначает закат, но это был рассвет.

Ее худые исцарапанные руки сжимали старинные тяжеловесные часы с бронзовым циферблатом, на котором был тонко выгравирован поединок между двумя мифологическими существами – драконом и единорогом.

Существа сплелись в боевом объятии, и сразу же становилось ясно, что они уже убили друг друга, – единорог пробил тело дракона насквозь своим витым рогом, напоминающим штопор, а дракон вонзил свои изогнутые зубы в загривок единорога, а острокопытные ноги его оплел своим хвостом, тоже напоминающим штопор. Часы