очков – глаза его словно бы всосут в себя тяжелые линзы, и эти глаза станут как два увеличительных стекла, как две толстые прозрачные капли, под которыми пылает черная цикада, охваченная огнем засухи. Это будет в тот миг, когда он опрокинет над костром распахнутый желтый чемоданчик и каскад долларовых купюр низвергнется в огонь, обратившись в агонизирующий пепел. В этот момент непристойное, светоносное, скорбное, визжащее холодным визгом счастье наполнило его отяжелевшие глаза, а рот расплылся в скромной дрожащей улыбке – в улыбочке оргазма, одновременно ничтожного и сверхграндиозного. Сухой рот сжигателя денег не удержал в себе свистящий, протяжный, ликующий шепот:

– Моя прелес-с-с-сть…

И он все смотрел и смотрел в огонь, словно желая насладиться судорогами каждого из клонированных американских президентов.

Лесные эльфы в слякотных зеленых плащах безмолвно стояли кольцом вокруг костра, положив руки на рукоятки кинжалов, бесстрастно наблюдая за ритуалом, что совершал Великий Волшебник (как бы пошло ни звучало это в некоторых ушах, пусть даже и в наших собственных). Наблюдал за ритуалом и Цыганский Царь – столь же бесстрастно, как и эльфы.

Но нашелся среди взирающих человек, который отреагировал на ритуал более чем бурно. Этим человеком оказался Зео Таппертройм, пленник эльфов, которому, собственно, и принадлежали сожженные деньги. Зео вначале рванулся к костру всем своим крупным телом, но его цепко держали двое мускулистых сутулых эльфов.

– Бог накажет вас за это, – произнес Зео без тени шутки, глядя в костер. – Жечь чужие бабки – это преступление. Лимон баксов! У вас ничего святого нет, вас всех просто перебить надо до последнего, перестрелять, как дичь поганую. Засели в горах, плесень себе в мозгах разводите. Факин щит!

– Вы предлагали эту сумму майору Годзилле за старый военный корабль, – произнесла Яна Синельникова, спокойно глядя в яростные глаза Зео. – Мы уничтожили лагерь Годзиллы, и корабль теперь наш. Он достался нам в качестве трофея. Считайте, что сделка состоялась. Мы получили от вас миллион долларов, а взамен отдаем вам корабль. Вы должны быть счастливы – наконец-то.

…На пороге своего шатра Гэндальф обернулся, чтобы напоследок обласкать кострище сладострастным взглядом: на его губах, вымазанных пеплом от сожженных американских долларов, расплывалась дрожащая любовная улыбка.

Стеклянный взгляд мага соскользнул с догорающих углей на лицо Яны, он обласкал ее лицо своим воспламененным взглядом, и губы его снова просвистели протяжно, тонко, взывающе, как скрипит заблудший дельфин в одиноком море:

– Моя прелес-с-с-сть…

Тогда-то Яна и подумала о том, как сильно изменилось его лицо с того дня, когда она впервые засыпала в железнодорожном домике, а он неподвижно сидел на краешке ее кровати в своей газетной треуголке. Она засыпала долго, неровно, время от времени открывая глаза – особенно когда проходили скорые поезда. Должно быть, она все еще ждала, что он прикоснется к ее коленям, что невзрачная ладонь скользнет по ее груди в направлении сосков, которые стояли на страже ее возбуждения. Но вместо прикосновений он рассказал ей историю. Рассказывал ровным, тусклым голосом, время от времени пощелкивая себя ногтем по щеке.

– Вы должны быть счастливы. Наконец-то вы сможете устроить вашу заветную вечеринку на этом военном корабле. Вы ведь мечтали об этом, правда? Вы свободны. Отпустите его.

Могучие ворчуны отступились от Зео. Швейцарец некоторое время стоял неподвижно, затем спросил:

– Почему вы не убили меня?

– При вас не было оружия. По нашим законам мы не причиняем вреда безоружным.

Зео еще несколько минут смотрел в глаза Яны: вначале с яростью, затем к ярости примешалось вожделение, затем эти страсти внезапно угасли в его светлых небольших глазах: он глянул напоследок вдруг трезво, равнодушно, даже без любопытства, затем повернулся ко всем широкой спиной в рваной пузырящейся рубахе цвета кофе и исчез в зарослях. Только удаляющийся хруст ветвей какое-то время еще создавал иллюзию, что убегает какое-то крупное, но быстрое животное.

Относительно другого иностранца или просто городского обывателя Цыганский Царь подумал бы, что он так и сгинет в этих диких горах, но только не про Зео. Тот ведь родился в высоких Альпах, с детства шарился по ледникам и расщелинам – здешние горы, наверное, казались ему скромным предгорьем, по которому можно бегать босиком. Короче, Це-Це предположил, что за жизнь Зео можно не опасаться.

– Побежал вырезать бумажные фонарики для бала на корабле, – произнесла Яна.

А маг не обратил на крики и освобождение Зео ни малейшего внимания. Он, не отрываясь, смотрел в золу. Затем обмакнул в нее палец и золой пометил свои сухие губы. После повернулся и удалился в свой шатер – серый конус, стоящий на некотором расстоянии от зеленого конуса, где сожительствовали Яна и Цыганский Царь.

Глава тридцать четвертая

Высокие чувства и скверные поползновения

Выше нам случалось заявлять, что причина странной привязанности Яны Синельниковой к Серому Страннику кроется якобы в том, что она усмотрела в его худосочном силуэте контуры отцовской фигуры, – в таких случаях говорят: «Он заменил ей отца». Честно говоря, это утверждение почти ничего не объясняет. Отцовские фигуры вокруг красивых девочек всегда бродят в избытке, и нередко случалось, что взрослые мужчины набивались ей в отцы. Обитатель железнодорожного домика называл себя магом, но и людей, считающих себя магами, Яна неоднократно встречала по жизни, так что дефицита отцов и магов не наблюдалось. Возможно, причина ее привязанности скрывалась в том обстоятельстве, что Серый Странник не просто считал себя магом, но и действительно был таковым в некотором смысле. В нашем повествовании нам приходится иметь дело с людьми столь изворотливыми и многослойными, что повествование не может описать их целиком: нам приходится довольствоваться фрагментами их обликов и осколками их биографий: каждый портрет сделан на стекле, а затем разбит вдребезги. Повествование – существо не слишком брезгливое, оно не гнушается дребезгами – словно полицейский эксперт, оно готово собирать их в самых пыльных или слякотных уголках возможной реальности, но дребезги остаются дребезгами: они дребезжат и скрежещут, визжат и клевещут, бликуют и ликуют – они сообщают так много, а скрывают еще больше. Если прилежно собрать пазл, то появится лицо, у которого вместо рта березовая роща, а вместо левого уха – костер в лесу Озириса. Мы почти ничего не можем рассказать о Сером Страннике просто потому, что мы почти ничего о нем не знаем, но это незнание не запрещает нам сделать его одним из главных героев нашего романа. Героем он стал и для Яны, хотя, собственно, роман между ними так и не случился. В