40. В подвале

(!!!Котел, проклятый котел!!!) Мысль расцвела в мозгу ДжекаТорранса пышным цветом, у нее была яркая, предостерегающая красная кайма. Тутже раздался голос Уотсона:

(забудешь – а оно поползет, поползет и очень может быть, чтопроснетесь вы всей семейкой на луне, мать ее так… делали его на двестипятьдесят, но теперь-то котел рванет куда раньше… коли эта стрелка доберется доста восьмидесяти, меня ни какими коврижками не заманишь спуститься и статьрядом…) Здесь, внизу, Джек провел всю ночь, углубившись в коробки со старымизаписями, одержимый безумным чувством, что время иссякает и надо торопиться.Самые важные отгадки, связи, которые бы все прояснили, по-прежнему ускользали.Пальцы Джека от похрустывающих старых бумаг пожелтели и испачкались. Он такувлекся, что один раз забыл проверить котел. Давление он сбросил накануневечером, около шести часов, сразу, как спустился сюда. Сейчас было…

Он взглянул на часы и вскочил, зацепив ногой кипу старыхнакладных. Та перевернулась.

Иисусе, четверть пятого утра.

Позади буянила топка. Котел ревел и свистел.

Джек подбежал к нему. Похудевшее за последний месяц лицосейчас густо покрывала щетина, придавая ему изможденный вид узника концлагеря.Манометр показывал двести десять фунтов на квадратный дюйм. Джек вообразил, чтовидит, как бока старого, заплатанного и заваренного котла вспучиваются отсмертельного напряжения.

(оно ползет… коли эта стрелка доберется до ста восьмидесяти,меня ни какими коврижками не заманишь спуститься и стать рядом с ним…) Вдругзаговорил холодный, искушающий внутренний голос.

(Пусть его. Иди, забери Венди и Дэнни и уматывай отсюда нахрен. Пусть шарахнет!) Джек буквально видел этот взрыв. Двойной раскат грома,который вырвет у этого места сперва сердце, а потом душу. Котел разлетится соранжево-лиловой вспышкой, от которой весь подвал зальет дождь горящейраскаленной шрапнели. Мысленно Джек видел, как, подобно страшным бильярднымшарам, от стен к потолку отскакивают раскаленные до красна ошметки металла –свистящая в воздухе зубчатая смерть. Часть их, конечно, пронесется прямо под этойкаменной аркой, подожжет старые бумаги по другую ее сторону и, черт побери, дочего же весело те запылают! Уничтожь секреты, сожги разгадки, эту тайну никогдане решить ни одной живой душе! Потом взорвется газ, оглушительно заревет изатрещит пламя, и эта огромная горелка превратит всю середку отеля в настоящеепекло. Лестницы и коридоры, потолки и комнаты – все утонет в пламени, как замокиз последней серии «Франкенштейна». Пламя перекинется в крылья дома, заспешитпо сине-черному плетению ковров подобно нетерпеливому гостю. Шелковистые обоиобуглятся и свернутся. Тут нет ни одного разбрызгивателя, только устаревшиешланги, воспользоваться которыми некому – ни одна пожарная команда на свете недоберется сюда раньше будущего марта. Гори, детка, гори. Через двенадцать часовостанутся лишь голые кости, и все.

Стрелка манометра поднялась до двухсот двенадцати. Котелкряхтел и стонал, как старуха, пытающаяся встать с кровати. По краям старыхзаплат заиграли свистящие струйки пара. Шипели крохотные шарики припоя.

(это мой последний шанс.) Единственным, что еще не принеслоим дохода, был их с Венди совместный страховой полис. Прожив в Стовингтоне год,они застраховали свои жизни. Смерть приносила сорок тысяч долларов и суммаудваивалась, если один из них погибал в железнодорожной или авиакатастрофе… иливо время пожара. Умри тайком – выиграешь сто долларов.

(пожар… восемьдесят тысяч…) У них будет время, чтобывыбраться отсюда. Даже если Венди с Дэнни спят, время выбраться у них будет.Джек не сомневался. К тому же он считал, что вряд ли кусты живой изгороди иличто-нибудь еще попытаются их задержать, когда «Оверлук» будет пылать в полнеба.

(пылать) Стрелка протанцевала по грязной, почти неразличимойшкале к двумстам пятнадцати фунтам на квадратный дюйм.

Джек вспомнил еще одну вещь из времен своего детства.

У них за домом росла яблоня, на нижних ветках которой осыустроили гнездо. И укусили одного из старших братьев Джека (сейчас он не могвспомнить, которого), когда тот раскачивал старую шину, подвешенную папой кодной из нижних ветвей. Стояло позднее лето, когда осы злее всего.

Отец только что вернулся с работы и, еще одетый в белое, слицом, окутанным тонким туманом пивного духа, собрал всех троих мальчиков –Бретта, Майка и малыша Джекки – и сообщил им, что собирается избавиться от ос.

– Теперь смотрите, – сказал он, улыбаясь и чуть пошатываясь(тогда он еще не пользовался тростью, столкновение с молочным фургоном былотогда делом далекого будущего). – Может, чему-нибудь научитесь. Это мне показалмой отец.

Под ветку, на которой покоилось осиное гнездо (плод кудаболее смертоносный, чем сморщенные, но вкусные яблоки, которые их яблоня обычнодавала в конце сентября, а тогда была еще середина месяца) отец подгреб большуюкучу промокших под дождем листьев. День был ясным и безветренным. Листьядымили, но по-настоящему не горели, и от них шел запах – аромат – эхомвозвращающийся к Джеку каждый листопад, когда мужчины в субботних штанах илегких «виндбрейкерах» сгребали листья в кучу и жгли. Сладкий запах, таящий всебе горечь, пряный, пробуждающий воспоминания. От тлеющих листьев поднималисьбольшие пласты дыма, они плыли кверху, загораживая гнездо от глаз.

Оставив листья тлеть до вечера, отец пил на крыльце пиво икидал пустые банки из-под «черной этикетки» в женино пластиковое ведро длямытья полов; по бокам сидели старшие сыновья, а в ногах играл с попрыгунчикоммалыш Джекки, который монотонно распевал: «ты еще поплачешь… у тебя сердцеобманщицы… сердце обманщицы… но тебе это так не сойдет».

В четверть шестого, перед самым ужином, папа подошел кяблоне. Сыновья опасливо столпились у него за спиной. В руке папа держалмотыгу. Он раскидал листья в стороны, оставив дотлевать небольшие кучки, потом,покачиваясь и моргая, потянулся вверх ручкой мотыги и со второй или третьейпопытки сбил гнездо на землю.

Ребята помчались спасаться на крыльцо, но папа просто стоялнад гнездом, покачиваясь и помаргивая. Джекки подкрался обратно, чтобыпосмотреть. Несколько ос медленно ползали по своим бумажным владениям, новзлететь не пытались. Из черного, враждебного нутра гнезда донесся незабываемыйзвук, низкое, усыпляющее жужжание – так гудят провода под высоким напряжением.

– Почему они не пытались ужалить тебя, папа? – спросил онтогда.

– Они опьянели от дыма, Джекки. Сгоняй-ка за канистрой.

Он сбегал. Папа сунул гнездо в янтарный бензин.

– Теперь отойди-ка, Джекки, ежели не хочешь, конечно,лишиться бровей.

Он отступил в сторону. Откуда-то из обширных складок своегобелого халата папа вытащил спички. Чиркнув одной, он кинул ее в гнездо.Произошел оранжево-белый взрыв, почти беззвучный в своей ярости. Папапопятился, хохоча как сумасшедший. Осиное гнездо мгновенно сгорело дотла.