пулеметов и беглая ружейная стрельба. Потом в поле показались крупные точки наших отступавших батарей. Вся линия фронта перед нами шла назад. Быстро пробежал приказ:

– Тревога… Юнкера в ружье!

В номерном порядке сотен – Атаманское военное училище, за ним Донское, стали выходить из хуторка навстречу отступающим. В поле первая сотня юнкеров-атаманцев рассыпалась в цепь. Двести шагов спустя наша сотня сделала то же перестроение. Подравниваясь, с винтовкой на ремень, пошли более свободно вперед. На высокой скирде справа мы узнали генерал-лейтенанта Попова. Он опустил бинокль и взял под козырек проходившему в бой училищу. Стали попадаться раненые. Одних несли, другие отходили сами. Большевики вскоре заметили нас – по цепям начался обстрел дальнобойной артиллерии. Воздух наполнился свистом и жужжанием пуль.

Мы встретились с конной батареей. Ее командир крикнул издали:

– Какая часть?

Ему ответили:

– Атаманское военное училище.

Командир остановил отступавшую батарею. Он стоял с нею и, высоко подняв руку, осенял широким крестом проходившие цепи юнкеров. Немного погодя, обернувшись, я увидел, что батарея поворачивает обратно. Она пошла тоже вперед за юнкерами.

Вскоре огонь накрыл нас по всему фронту. Наконец мы дошли до частей Слащевской дивизии и стали пропускать их через себя. Какие это были герои! Они шли шагах в пятидесяти друг от друга, останавливались, целились, выпускали обойму, потом на ходу перезаряжали винтовки и шли медленно дальше. Они нам сказали, что впереди никого из наших частей больше нет. Есть прорыв, не меньше версты по фронту, большевики наседают, стреляют очень сосредоточенно и метко. Впереди открылся пологий спуск. Наши цепи, не стреляя, сближались с красными. Стали выбывать из строя раненые юнкера. Огонь противника сосредоточился на наших цепях. Земля и воздух были насыщены потоком льющейся и разрывающейся стали. Пыль от пуль пулеметов пробегала под ногами трепещущей лентой.

Головную, первую сотню вел войсковой старшина Кочетов[334]. Продвинувшись вперед до последней меры возможности, он положил своих юнкеров. За первой сотней залегли и наши. Затем, перебежками по звеньям, начали приближаться к красным. Кочетов не ложился и рассматривал красных в бинокль. Наша сотня затягивала прорыв вправо и выходила на линию первой сотни. Мой взвод очутился в стыке с правым флангом первой сотни, куда перешел Кочетов.

В это время через наши головы загудели первые снаряды батарей, открывших огонь по красным. Юнкера, по команде, открыли беглый огонь по противнику. Быстро входили в действие наши пулеметы. Какой-то аэроплан пролетал низко над цепями. Бой дошел до высшей степени напряжения. Мне крикнули из взвода:

– Господин портупей-юнкер, патроны кончаются!

– Кто за патронами от нашего взвода? – спросил я.

Мне назвали фамилию юнкера. Оказалось, что он, выбившись из сил, отстал где-то позади. Кто-то сказал, что заметил его с патронными ящиками в одной из воронок от снаряда. Делать было нечего. Несмотря на убийственно сильный огонь, пришлось разыскивать самому этого нерадивого юнкера. Передав командование взводом моему заместителю, я начал шарить по всему полю и шагах в ста позади нашел юнкера с патронами. Крепко обругав его, я поднес с ним ящики с патронами в цепь.

Подходил критический момент боя. Из сотни Кочетова и из нашей несколько юнкеров бросились вперед с криком «Ура!». Кочетов их остановил и вернул в цепь. Потом он подозвал меня. Не опуская бинокля от глаз, Кочетов приказал мне:

– Передать по цепи: взводным портупей-юнкерам принять командование своими взводами… По отступающему противнику… стрельба повзводно… залпами… с колена…

Я поднял свой взвод и поставил на колено. Сам стал на фланге, слушая Кочетова.

– Прицел шесть! – бросил Кочетов.

Я передал прицел и, не дожидаясь дальнейшего, скомандовал своим юнкерам:

– Взвод… пли! Взвод… пли!

Взвод полыхнул огнем. Следующие взводы тоже начали залпами расстреливать отходящих красных. Слева гремели залпы всей первой сотни.

– Переменить прицел, – скомандовал Кочетов, – прицел восемь.

И снова я поднимал фуражку и опускал ее:

– Взвод… пли! Взвод… пли!

В пологой лощине, лежавшей перед нами, показались бегущие назад фигурки красных. К ним подскакивали всадники, размахивая чем-то в воздухе.

– Это их комиссары загоняют обратно, – сказал мой сосед-юнкер.

Несколько пулеметов прикрывали бегство большевиков. Один из них был особенно неприятен. Каждый раз, когда его веер подходил к нам, пули ложились необыкновенно точно. Мы стреляли уже в одиночку, выбирая каждый себе свою мишень. Огонь со стороны красных, кроме пулеметов, быстро затихал. Солнце склонялось низко. Начинался закат.

К цепи юнкеров подскакала карьером тачанка. В ней сидел ставший нашим общим любимцем поручик слащевской пехоты. С ним был тот же верный солдат и на заднем сиденье тачанки – пушка Гочкиса. Он быстро окинул взором равнину и спросил:

– Перед вами есть пулемет? Покажите мне его точно.

Ему стали объяснять, где находится пулемет красных.

Поручик долго разглядывал местность через большие очки и наконец заметил пулемет. Солдат повернул лошадей. Офицер приложился к пушке и стал наводить, потом дернул за спуск. Пушка рявкнула. Несколько мгновений спустя на месте тачанки красных появилось облачко. Когда оно разошлось, силуэт тачанки осел. Одна из лошадей билась на земле и потом, выпутавшись из постромок, понесла в сторону по полю.

– Попал? – улыбнулся поручик.

– Ура!.. – закричали ему в ответ юнкера.

– Надо искать теперь другой, – сказал он и, сев в повозку, понесся вскачь дальше по фронту, сбивать следующий пулемет.

Бой стихал. Над степью, в розовых лучах заката, медленно расплываясь широким пологом, оседала пыль. Впереди слышались крики брошенных большевиками раненых. Кое-кого из них юнкера подобрали и отправили в тыл. Мы отошли немного назад и выставили сторожевое охранение. Поздно ночью нас сняли с фронта.

В хуторке произвели перекличку. Многих не хватало.

– Спасибо, юнкера, за образцовое учение! – бросил юнкерам войсковой старшина Кочетов и, получив в ответ бодрое «Рады стараться!», распустил строй на отдых.

В нашей сотне был тяжело ранен в живот капитан Жуковский, легко – войсковой старшина Страхов[335] и еще один поручик. Помимо раненых в первый день пулеметчиков, выбыли из строя и другие юнкера, среди них юнкер Скрынник[336], тяжело раненный пулей в лоб, вахмистр сотни и другие. В первой сотне оказался раненным в грудь навылет войсковой старшина Сохранов[337], в ногу – есаул Колышкин[338], в голову пулей навылет – юнкер Ашуркин[339]. Был тяжело искалечен юнкер Никольский[340], более легко – Михайлов[341], Номикосов[342]. Общий список раненых был довольно длинный.

На следующий день, ввиду достаточно тяжелых потерь, понесенных училищем в боях под Каховкой, юнкера, по распоряжению Главнокомандующего, были сняты с фронта совсем. Мы отходили в Армянск походным порядком. Вдоль