своей, а чего ждать от здешних псов, она не знала, но предпочла думать, что священные звери Ануи остаются таковыми везде, и, покуда Бог благосклонен, не нападут.

В шатре она немного расслабилась, обретя хоть какое-то уединение. Когда девушка достала из сумки гребень, Хэфер забрал его и сам принялся расчёсывать ей волосы, как иногда любил делать. Было в этом что-то особенное, очень личное, и к тому же процесс его умиротворял, как он сам признался однажды. Тэра тоже любила ухаживать за ним. В эти мгновения он был только её – почти как когда они делили ложе.

– Старейшинам отвечай правдиво, родная, – чуть слышно шептал Хэфер. – И не бойся, они не навредят тебе.

– А тебе? – спросила Тэра одними губами, оборачиваясь, чтобы поймать его взгляд.

Она чувствовала тревогу, таящуюся внутри него, но лишь потому, что была на него слишком хорошо настроена. Внешне он оставался спокоен, успокаивая этим и её.

– Не посмеют, – так же беззвучно ответил царевич и добавил вполголоса – это Ануират уже, должно быть, слышали: – Они должны будут направить весть отцу. На это я и рассчитываю. Живым или мёртвым, но он ищет меня.

Тэре очень хотелось верить, что всё образуется. Они были почти у цели. Враги Императора не посмеют искать их в общине Ануират. Тревожиться сейчас стоило только об отношении самих Ануират. И хотя разум её действительно тревожился, усталость брала своё, но не только она – ощущение Дома, ласково согревавшее её изнутри. Вскоре Тэра уже дремала в объятиях Хэфера, крепко обняв его в ответ, оберегая от всех.

⁂

Таа не спешил пока встречаться с пленником, чтобы не вызвать подозрений. Молчаливо он наблюдал, собирал слухи о прошедшей встрече, размышлял… и ждал сведений из сепата Хардаи. Жрец-посланник Минкерру и часть воинов осталась в заброшенном храме. Даже если они и обнаружат сторонников Перкау, едва ли в столице узнают об этом скоро. На то, чтобы прочесать некрополь и катакомбы, потребуется немало времени. На стороне общины отступников были годы жизни в тех местах. Некрополь они знали не хуже, чем свои спальни. Старик Минкерру собирался отрядить в храм помощь, но, как всегда, никуда не спешил. Да и не к спеху это было пока – тот, кто знал всё о произошедшем, уже был доставлен в столицу на суд.

Весть о прибытии отступника всколыхнула весь столичный храм. В глазах жрецов Перкау был врагом, бросившим тень на всех них. Бесстрастные с виду, бальзамировщики кипели от возмущения, пищей которому стали умело пущенные слухи. Минкерру призывал всех к спокойствию, и Таа помогал ему в этом… внешне. На деле он где словом, где жестом понимания поддерживал общие настроения: кощунство, совершённое в отношении потомков божественного Ваэссира, не могло быть прощено. Не было места осквернителям в рядах служителей Ануи.

Что до Перкау, он оказался не так прост. Да и не мог никто простой, пусть даже и недоучка-жрец из захолустья, провернуть такое. Этот рэмеи не прошёл обучение в лучших храмах Империи, но пост Верховного Жреца одного из храмов – пусть даже всеми забытого – занимал не зря. Таа поразился Силе, заключённой в нём, – спокойному размеренному её течению, затаённому огню. Была ли она присуща этому жрецу изначально, или он получил её на нечистом посвящении в песках Каэмит, Таа пока не мог сказать. Пока. Но впоследствии, когда первые волнения схлынут и Минкерру перенесёт своё внимание на что-то иное, он допросит пленника сам и всё узнает. Главное, чтобы Кахэрка, любимица старика, не вмешалась. Исподволь Таа так и не сумел узнать её мыслей в отношении пленника, а спрашивать напрямую рассудительно не стал.

Нити судеб понемногу сходились, сплетались здесь, в Апет-Сут, прямо пред светлыми очами Императора, ослеплённого своими горем и гневом. Сокрушительную мощь этого гнева царица готовилась умело направить в нужное русло. А пока надо было искать, перевернуть небо и землю, но успеть найти наследника прежде, чем его найдут те, кто верен Владыке. Ведь если Хэфер появится в столице, живой или мёртвый, – всё в одночасье рухнет. Сеть осведомителей Таа опутывала весь Кассар и окрестности. Не без оснований он полагал, что именно его подопечные найдут царевича и девку-отступницу. Главное, чтобы никто не вмешался, хотя о славе того, кто обретёт эту находку, мечтали многие – и из верных Владыки, и из верных царицы каждый по своей причине.

Доклад своей госпоже Таа уже подготовил и не удивился, когда по надёжным каналам получил распоряжение явиться к ней. На этот раз встреча происходила на вилле одного торговца, чьи доброе имя и богатая коллекция украшений со всей Империи обеспечивали ему внимание и почтение со стороны самых влиятельных лиц столицы. Торговец был полностью лоялен царице, а своих она награждала щедро и без обмана.

Молчаливые слуги провели Таа в сад, в обход гостей, собравшихся сегодня на очередной званый ужин по случаю пополнения коллекции ювелирного искусства. Здесь, в беседке, окружённой цветущим кустарником, его ждала самая влиятельная женщина Империи.

Амахисат, как всегда, была великолепна, облачённая в серебристый плиссированный калазирис с подобранными точно ему в тон ожерельями и браслетами из электрума с дымчато-голубыми халцедонами. Любой наряд, выбранный ею, выгодно подчёркивал грацию её движений и изгибы фигуры, царственность осанки. Она задавала моду не только во дворце, но и во всей столице. Народ гордился своей царицей по праву – не только мудростью её, тем, как искусно она управляла делами, но и красотой. Для простых рэмеи мать народа и правда была почти что богиней.

Две вельможные дамы, составлявшие царице компанию, с бесстрастной учтивостью коротко улыбнулись Таа, не демонстрируя ни пренебрежения, ни опаски.

– Госпожа ждёт тебя, мудрый, – сказала одна.

– Мы оставляем вас в уединении для беседы, – добавила вторая, и обе направились по дорожке к дому, прогуливаясь… и наблюдая, чтобы разговор не достиг лишних ушей.

Амахисат рассматривала лежавшее перед ней ожерелье из чеканного золота работы мастера, явно вдохновлявшегося южными мотивами. При приближении гостя она подняла взгляд. Глаза у неё были невероятные, серо-стальные, ярко контрастировавшие с оливковой кожей и смоляными волосами. Таа так и не привык до конца к этому пронзительному и притягательному взгляду.

– Приветствую тебя, госпожа моя, – с поклоном проговорил жрец. – Я пришёл так скоро, как только смог.

– Рада встрече, – она улыбнулась и протянула ему благоухавшую драгоценными маслами руку, позволяя коснуться губами, – знак высочайшего расположения.

Царица никогда не выражала даже тени отвращения к искусству бальзамировщиков и того же требовала от своей свиты. Когда-то в том числе и это повернуло к ней Таа.

Дождавшись кивка Амахисат, жрец сел напротив и,