– Тогда вас встретит Пак, – радостно доложил Джереми, но с неопределенной модальностью, не стало ясно, должен или может указанный Пак меня встретить. – Он кореец, поэтому такое имя.

– Надеюсь, что не северный, – бездумно сказала я в ответ, припомнив соседей кузины Ирочки по лестничной клетке в Женеве, северо-корейские дипломаты её нервировали, особенно их гости не всегда цивильного вида.

– Пак здесь живет давно, – дипломатично ответил Джереми и быстро оставил тему.

Далее ничего интересного не происходило, мы где-то пили кофе, затем стояли в пробках, пережидая манифестации. Джереми объяснял расклад местных политических сил, но скомкано, потому что заметил, что клиентка устала. И действительно с течением жаркого дня я постепенно впала в ступор и реагировала только на сильные раздражители, а их почти не случалось. Время до рейса в Краби прошло в тягучем полусне, хорошо, что со мною не было багажа, иначе я бы его непременно где-нибудь оставила, потом приехала в зимний Цюрих в майке, обрезанных до колен джинсах и в красной швейцарской кепке с козырьком – таков был наряд затянувшимся тропическим днем.

Единственным полезным делом, выполненным в аэропорту, стало приобретение брошюры о таинственном Краби, куда меня призвали и направили. Краби оказался курортным местечком на берегах Андаманского моря, в его окрестностях снимался фильм «Пляж» с Леонардо ди Каприо, конкретно в прекрасной лагуне Мэй-Бэй. Помнится, что в лагуне кого-то чуть не съела акула со всеми кровавыми подробностями. Купаться сразу расхотелось, не только там, а вообще в Андаманском море.

Проводник Джереми незаметно отвалился после регистрации на местный рейс, я бродила и сидела в закоулках, старалась не заснуть и слабо негодовала на судьбу, забросившую на тропические задворки, лучше сидела бы дома и украшала елку. Домашние отпустили вояжировать с подозрительной охотой, однако веселья или отдыха пока не замечалось.

И вот уж совсем не к месту и не ко времени вспомнилась концовка дивного стиха расстрелянного поэта Николая Гумилева, начало цитировалось в мемуаре, читанном ночью высоко над землей.

«Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья ни сокровищ,

Но я вижу ты смеешься, эти взоры – два луча!

На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ,

И погибни страшной смертью, славной смертью скрипача!»

Словно страница шелковой книги открылась наугад с неприятно-пророческим текстом.

«Ну вот тьфу на них на всех с прибором!», – страстно думалось после нежданного поэтического сеанса. – «Довели до нервного срыва реально и практически! То акулы, то северо-корейские шпионы у Ирочки на лестнице, не говоря о мерзких снах в кресле – и не такое померещится с устатку, как говаривала незабвенная бабуля Глаша! И зачем мне это надо, скажите на милость, кто-нибудь?»

Потом, уже в виду самолета в посадочном терминале литературные аллюзии привели к совсем печальному финалу. Долго думалось, откуда знакомо словосочетание «Андаманское море» и вдруг надумалось. «Знак четырех», Шерлок Холмс с доктором Ватсоном гонятся на катере за одноногим похитителем сокровищ, а злобный карлик, уроженец Андаманских островов, стреляет в них отравленными колючками из духовой трубки. Страшного маленького дикаря зовут Тонга… Кому нужна, мать вашу, нашу и всех подряд, эта эрудиция, еще и с именами? Хорошо, что фамилии у злобного карлика не было, не то и её бы вспомнила!

В самолет садиться было реально страшно, закрою глаза по нечаянности – и вот он, андаманский карлик с убийственной трубкой в зубах! Экипажу со спутниками придется оттаскивать жертву видений от иллюминатора, ведь захочется выпрыгнуть, не совсем разобравшись, на каких высотах пролегает путь. И никакие кукольные девушки с угощениями утешить меня не смогли, я просидела весь полет в ненужном напряжении.

Тем часом, как закат в иллюминаторе над водами Андаманского моря медленно гас, затем мигом менялся на темноту тропической ночи, я путешествовала уже полные сутки. Но это были мелкие цветочки по сравнению с тем, что произошло чуть позже. Хотя следует заметить, что последующий кошмар был самонаведенным, кроме себя винить почти никого не приходилось.

Приземлившись, я быстро распознала свой багаж, поставила на колеса и покатила по длинному коридору в направлении выхода, в конце туннеля толпились встречающие с табличками, среди них я намеревалась отыскать указанный «Эдельвейс». Хорошо, что помнила название, бумажка с логотипом отклеилась и затерялась в дороге.

Но не тут-то было! Посреди пустого коридора, под тусклыми лампами мне наперехват устремился местный парень без таблички и назвал имя, отдаленно напоминающее о моем. Как если бы он прочитал с листа при максимуме искажений, однако с вопросительной интонацией.

Я встала посреди туннеля столбом, вгляделась в говорящего и без колебаний опознала Пака, упомянутого после визита на ювелирную фабрику. Более и гораздо хуже того, он в точности отвечал описанию, данному кузиной Ирочкой для сомнительных гостей из Северной Кореи. Они приходили, правда, не часто, к её соседям по площадке. Вид у тощего темнолицего незнакомца был зловещим донельзя, тайца он не напоминал, был выше и жилистее, кроме прочего привиделось, что условный Пак косит на оба глаза.

– Простите, не поняла? – я решила не сознаваться, что расслышала обращение, понятно, что беседа происходила по-английски.

– Я вас встречаю и отвожу в отель, – заявил северо-корейский Пак с хорошим акцентом, но не представился и отеля не назвал.

– Спасибо, меня встретят, – заявила я почти хладнокровно, делая вид, что приняла зловещего незнакомца за назойливого таксиста.

Представлялось и довольно красочно, что Джереми навел приятеля на богатую тетку ведь она (дура чертова!) хваталась за дорогую ювелирку и делала вид, что в состоянии купить, хотя и не сегодня! И вот в Краби её встречает Пак, сажает в машину, везет со всеми деньгами и карточками до ближайшего поворота в джунгли, после чего дуру под условным именем «Ма-ла-шо» никто и никогда не найдет. Даже не догадается, куда она могла деться в небольшом аэропорту Краби. Фургон постоит и уедет несолоно хлебавши, а загадка останется!

Предполагаемый Пак какое-то время настаивал, пытался завладеть чемоданом и толковал невнятное. Я делала вид, что не понимаю его речей, отмахивалась и наконец доследовала до выхода, где ожидала увидеть встречающих из отеля. Но там никого не осталось, все разъехались, пока мы препирались в коридоре.

Девушка за стойкой объяснила, что рейс был последним, сейчас они закроются и… Насчет фургона из «Эдельвейса» она не знает, но сейчас позвонит в отель, возможно, что водитель ждет в фургоне на обочине. Звонок, увы, не состоялся, в «Эдельвейсе» было глухо, как в танке, а условный Пак упорно торчал на крыльце.

Можно