— Ты сама не знаешь, что говоришь, дитя, — на лице Хобота впервые проявилась какая-то эмоция. — Бесконечные сонмы разумов, превышающих твой стократно, приняли взвешенное решение остановить процесс, зашедший в тупик…

— Ничего не знаю, ни про какие «сонмы», — упрямо сказала девочка, обрывая пафосную речь Эфириала, — но мой любимый папочка всегда повторял одну фразу: пока мы живём, мы не должны опускать свои руки, а напротив обязаны сражаться с чем-угодно, пусть даже с событиями, неизбежными как сама Смерть, до самого последнего мгновения.

Борис удивлённо кивнул. Сегодня для него и в самом деле случился день откровений. Кто бы знал, что его приёмная дочка, эта крохотная жизнерадостная малышка, на самом деле окажется такой умницей, способной поставить на место даже Хобота, этого могущественного Эфириала Тьмы. Почему же тогда он сам так расклеился? Разве этому учил его отец? Разве тот обрадовался бы, увидев Бориса в таком упадническом состоянии духа? Отец, прости меня. Я больше никогда не буду злиться на тебя…

Хобот, после недолгого размышления, ответил Эльвире:

— Возможно, ты в чём-то права, девочка, а возможно — нет. В любом случае, теперь это не важно. У нас не осталось других вариантов. Я-Мы проиграли. Я-Мы уходим навсегда. Засим прощайте. Надеюсь, у вас что-то получится…

Едва прозвучало последнее слово, Хобот в теле Энгельса обратился в такой же ворох вулканических хлопьев, как и Мишутка за несколько минут до этого. Вместе с ним исчезли и три оторванные головы. Спустя долгих восемь лет пыток и кровожадных убийств отряд душманов прекратил своё существование в полном составе.

Мир двигался дальше.

* * *

Возвращение на поверхность было ещё более долгим, чем спуск. Теперь, когда Шон покинул их, моральные и физические силы также оставили Акудника. Только благодаря Эльвире ему удалось добраться до ближайшего рощицы, которая выросла по соседству с Фортом Боярд. От тёмного устрашающего облака, ещё недавно занимавшего половину неба, теперь не осталось и следа. Вокруг бурлила совсем иная реальность, чуждая и непонятная Борису.

Девочка помогла ему сесть на землю, прислонив его спиной к молодому дереву. Сама она села рядом и крепко сжала его единственную руку, давая понять, что она рядом. Борис благодарно улыбнулся ей, а потом закрыл глаза. Как же теперь ему стало хорошо. Наконец, спустя год, больше не нужно никуда бежать, ничего делать, никого спасать. Шон. Гриша. Отец. Простите меня. Я старался как мог. А теперь никого из вас больше не осталось. Я подвёл вас…

Неожиданно в его голове зазвучала тихая приятная музыка. Её амплитуда постепенно нарастала, и вскоре она всецело овладела его сознанием. То было неведомое ему произведение, достойное лучших композиторов. Честно говоря, он никогда не разбирался в искусстве: ни в музыке, ни в поэзии. Всё свое время пытался угнаться за Львом Вениаминовичем. Однако сейчас мелодия бальзамом пролилась на его измученное сердце, и среди отдельных чарующих звуков он услышал знакомые голоса.

Где-то там, за пределами видимой вселенной, существовала совсем другая реальность. Молодой отец, обнимающий светловолосую молодую женщину. Она нежно прижимала к своей груди свёрток с крохотным милым младенцем. А Борис стоял неподалёку. Всего в каких-то сотнях миллионов вёрст… миль… километров. С каждой секундой на его лице ширилась счастливая улыбка. Знакомые голоса ласкали слух.

— Иди же к нам, сынок, — позвала его мама. — Посмотри, кто здесь. Это твой брат. И теперь ты будешь любить его так же, как и нас. Ведь мы все одна семья…

По планете шествовала Третья Волна, круша и корёжа остатки Фрагментации, а вокруг Бориса плескалось перламутровое озеро, в котором прямо сейчас зарождалась новая жизнь.