Лея чувствует давно забытую сладкую истому на губах, потом, как острое лезвие проезжает по ногам от бедра до ступней. А после она уже ничего не ощущает — только спокойная теплая тьма, любимые объятия и покачивание волн.

* * *

Минула ли вечность, прошло ли несколько мгновений, уже никто не мог сказать. Невидимую для всего остального мира любовную сцену наблюдала лишь лесная кошка. Привлеченная шумом, она залезла на дерево и терпеливо ждала развязки. Только черная охотница видела, как два существа, один из которых иногда кошку прикармливал, залезли в воду. Наступившая ночь оберегала их от посторонних глаз, а через некоторое время оба, одновременно, будто склеенные, скрылись в мутной глубине озера и больше уже не показывались.

Часть 8. Монах и русалка

Молодой послушник Виктор был занят на огороде. Его прислали в монастырь недавно, по распределению. Когда Виктора высылали из столицы, он даже не знал, радоваться ему или нет: из города в глушь никому не хотелось бы, но, с другой стороны, какая разница, если все равно нужно жить в четырех стенах монастыря. Однако вскоре Виктор полюбил копаться в земле. Перед отбоем на вечерней молитве он просил прощения у Бога за то, что скучал во время утренней службы и думал, распустился ли в саду розовый куст, так не терпелось посмотреть на плод своих стараний. Ему было всего восемнадцать лет, и он не знал, чего хочет от жизни, и в каком направлении двигаться. Кроме как работать при монастыре, а потом постричься, как другие монахи, он не видел иного пути. Когда Виктор был маленьким мальчиком, его забрали из сиротского приюта, потому что тот проявил хорошие умения в арифметике и обладал прекрасной памятью. Он выделялся среди других беспризорников. И за это Виктор был безмерно благодарен своим наставникам. Ему дали жизнь, крышу над головой, образование, но лишили свободы. Вернее, Виктор сам себя ее лишил, потому что покинуть монастырь и отца Харвеса было равносильно предательству. Ничто не могло поколебать его намерений. Хочет он того или нет, но его судьба — служить в доме Божьем. Даже когда горячая голова хочет приключений. А она часто требовала: на каждый крестьянский праздник Виктор приходил первый. Он радовался и смеялся вместе с остальными батраками, едва сдерживаясь, чтобы не начать прыгать с ними через костер — остатки языческих ритуалов. Но было так весело!

Частое общение с крестьянами привело к тому, что он больше собирал с них советы по выращиванию овощей и цветов, нежели как-то помогал спасать их души. Через год труды Виктора дали плоды: он собрал картошку, капусту, морковь и даже смог вырастить дыни. Братья-монахи ни разу не ели дынь, и Виктор был счастлив, когда преподнес им этот сладкий плод.

Вот и сейчас, в разгар лета, Виктор проводил свободное от службы и работы в монастыре время на огороде. Тяпкой он вспарывал земляную горку на грядке, потом собирал гладкий бежевый картофель в мешки. Виктор умаялся и сильно вспотел. Вот бы скинуть эту рясу и разгуливать на своей территории в одних портках, как крестьяне. Но нельзя было. Если отец Харвес увидит, таких «лещей» выдаст, что мало не покажется. И лишение ужина будет только началом наказания.

Виктор восхищался отцом Харвесом. Он не застал прошлого настоятеля — отца Вергия, о котором все хорошо отзывались, хотя обстоятельства его смерти отчаянно замалчивали, будто об этом было стыдно говорить. Отец Харвес явно пытался восстановить репутацию монастыря, ввел строгие правила и требовал соблюдения внутреннего и внешнего этикета. Виктор считал отца Харвеса немного странным — это мягко выразиться. Он был суровым, но справедливым, образованным, знал несколько языков, хотя никогда не был за границей. В холодное время года он часто болел, почти не выходил из кельи, а если изредка и появлялся, то выглядел сонным, раздражительным, ни с кем не разговаривал: делал обход по монастырю и опять запирался на несколько недель в келье. А еще он всегда (всегда!), в любую погоду носил на руках перчатки. Летом это были легкие хлопковые, а зимой шерстяные. Если вы не знаете, что дарить Харвесу на Рождество, то смело преподносите перчатки. На людях он никогда не снимал их. Однажды Виктор услышал, как братья-монахи обсуждали это, и, оказывается, ходили слухи, что в юности отец Харвес якобы обварил руки в кипятке и теперь они выглядят настолько уродливо, что он много лет скрывает их, дабы не распугать паству. Проверять эти слухи не хотелось. Если там уродство, то и смотреть на него желания нет. Хочется смотреть на красивое…

Виктор поднимает глаза от мотыги. Какое-то странное движение со стороны леса привлекает его взор. Он выпрямляется, и мотыга падает из пальцев, едва не задев ногу.

Опираясь на осну, качаясь, стоит девица. Бледная как смерть, волосы длинные густые почти до колен, нагая, а ноги окрашены бордовой запекшейся кровью. Виктор хлопает глазами, смотрит по сторонам в поисках других монахов, но никого нет! Именно сегодня и именно в это утро все ушли освещать новый колодец, который приказала прорыть хозяйка поместья Леда.

Что делать? Кто это? Призрак леса? Девица так и стоит не шелохнувшись. Их с Виктором разделает всего десяток метров. Тут девица, лишившись сил или сознания, сползает по стволу и падает на землю. Виктор бросает все, бежит в часовню, срывает там первую попавшуюся портьеру с окна и несется сломя голову к девушке.

Подбежав к ней и опустившись на колено, он накрывает ее плечи, хватает подмышками и с усилием поднимает. Девица поддается ему, обматывается портьерой, как длинным одеялом, падает лицом Виктору на плечо. В тот момент Виктор чуть не умер. Он никогда еще так близко с девицей не стоял и не дышал. Он смотрел на ее полузакрытые глаза, ровный нос, пухлые алые губы. Бровей у нее только не было (может, мода у девушек сейчас?). Девица была непростая, про таких говорят — красота роковая, смертоносная.

…Так хочется смотреть на красивое…

— Пойдемте, мы вас приютим, — сказал Виктор, вернее, пробурчал или промямлил, он даже не понял, не узнал собственный голос. Так ему вдруг стало за себя стыдно, что он не мужественный. В его понимании — мужественный, это рыцарь на коне в сияющих доспехах, у которого густая шевелюра и мощное мускулистое тело. Ему вдруг захотелось быть для девицы именно таким, но что есть, то есть.

Он привел незнакомку в келью на первом этаже, которой уже давно никто не пользовался. В