Эмия сидящий напротив неё и улыбающийся.

Из его груди течёт кровь, а он улыбается.

Его правая рука сожжена до костей и пронизана бессчётным множеством лезвий, а он улыбается.

Над его головой нависает самое страшное из чудовищ, а он улыбается.

И говорит, что назовёт её героем, если она сбежит.

Сбежать и бросить его, чтобы стать героем.

Что в этом было неправильного?

— Но он ещё жив! — вцепилась Миражанна Эльзе в нагрудник. — И я могу его найти! Мы можем спасти Эмию!

Что в этом неправильного?

Джерар умер, чтобы она смогла жить.

Одни пленники острова погибли, чтобы другие смогли его покинуть.

Благо для одного — это несчастье для другого.

Что неправильно?

— Эльза! — закричала Миражанна.

Что не…

— Всё, — сами собой прошептали её губы.

Бросить Эмию? Спасти Миржанну, принеся его в жертву? Спастись самой, ценой его жизни? И ещё сметь после этого надеяться стать героем?

Когда это она соглашалась с подобной чушью?!

Эльза резко вскочила на ноги.

— Э-эй, Эльза… — удивлённо отстранилась от неё Миражанна.

— Отвечай мне честно, Миражанна, — строго начала Эльза. — Ты точно сможешь найти Эмию?

— Ага… — со всё тем же удивлённым выражением кивнула Миражанна.

— Ты выдержишь, если мы прямо сейчас отправимся за ним?

— Выдержу, — снова кивнула она.

— Тогда забирайся, — Эльза развернулась к ней спиной и присела на корточки. — Я понесу.

Никаких жертв. Никаких оставленных позади товарищей. Для Эльзы приемлемым являлся ровно один результат. Спасти их обоих.

Спасти всех.

* * *

Эмия пал на колени и сплюнул очередную порцию подступившей крови. Алые кляксы мгновенно темнели, смешиваясь с песком, а сухой ветер сдувал в сторону тоненькие ручейки, что ещё стекали с его потрескавшихся губ.

Шестерни провернулись.

Он предпринял попытку подняться, но торчащие из груди клинки породили настолько сильный всплеск боли, что даже Эмии пришлось уступить и взять небольшой перерыв. Он не мог ни вынуть их, ни уменьшить свои страдания, но хотя бы свыкнуться с этой болью ему никто не мешал. Требовалось только подождать, чему здесь помешать не мог никто.

Шестерни провернулись.

С каждым ударом сердца всё больше и больше крови вытекало из его ран, но она при этом наотрез отказывалась заканчиваться. Эмия уже давно оставил на своём пути те пять литров, что являлись усреднённым пределом максимального количества крови в теле взрослого мужчины. Он уже должен был быть мёртв. И всё же он продолжал идти.

Шестерни провернулись.

Вторая попытка оказалась более успешной, и Эмия, опираясь об одно из надгробий в виде старого меча, встал на ноги. Вновь ему пришлось сплёвывать скопившуюся во рту кровь, и ещё больше её вырвалось из потревоженных ранений. Вся одежда уже пропиталась ею насквозь. Но Эмия всё равно шагнул вперёд.

Шестерни провернулись.

Ему нужно было подняться наверх. Туда, где затянутые пылевыми облаками небеса соприкасались с лишённой жизни землёй. Туда, где находилось единственное место, которого он был достоин и которое было достойно его. Вершина холма мечей.

Шестерни провернулись.

Каждый шаг Эмии отмечался багровым оттиском стопы, а каждый вдох сгорающими в агонии лёгкими. Но он не мог прекратить. Прекратить идти. Или прекратить дышать. Он утратил это право уже очень давно. Слишком давно, чтобы Эмия помнил, как им надо распоряжаться.

Шестерни провернулись.

Он шёл вперёд. Сквозь бесконечные страдания и боль, которые разрывали его изнутри и снаружи. Это нельзя было назвать жизнью. Это даже не являлось существованием в том смысле, который в это слово закладывали все нормальные люди. Пустое движение куклы, утратившей кукловода. И не осталось никого, кто мог бы его направить.

Шестерни провернулись.

Однако Эмия обязан был продолжать своё восхождение. Он не знал причин этого, но уж там-то, наверху, они должны были найтись. Где, если не там ему искать ответы на свои вопросы? Место, к которому он был привязан от начала и до скончания веков. Его место.

Шестерни провернулись.

И даже если бы в конечном итоге там ничего не обнаружилось. Если бы весь его путь оказался по итогу напрасен, и Эмия заранее знал об этом, он бы всё равно не остановился. Эмия продолжил бы идти.

Ибо шестерни провернулись.

Глава 31

Время ни разу не посещало это место. Да, ветер продолжал дуть, гоняя по небу грязные тучи, а мелкая пыль поднималась в воздух при каждом тяжёлом шаге. Материя всё также перемещалась в пространстве, создавая ощущение движения и изменчивости. Даже некая жизнь здесь присутствовала, пускай и была представлена в одном-единственном экземпляре. Этот мир определённо имел своё «бытие». Но при этом в нём всегда отсутствовало собственное «небытие». И потому время для него было чуждо. Ведь и в прошлом, и в настоящем и в будущем время — лишь мера перехода из бытия в небытие.

А если вторая крайность отсутствует по умолчанию, то никакого перехода наряду с его мерой быть и не может. Объективная реальность имеет право считаться таковой только до тех пор, пока она следует своим же объективным законам, задающим строгие пределы всеобщего существования. Реальный или же материальный объект всегда проходит одни и те же стадии бытия: воплощение, присутствие и развоплощение. И итогом последней из трёх стадий является полное отсутствие объекта, его небытие. Составные части объекта могут и должны изменить форму своего существования, войдя в состав иных, только-только появляющихся, объектов. Но сам исходный объект целиком вечно быть собой не может. Без уничтожения старого невозможно созидание нового. А без созидания нового невозможно движение вперёд. Сама реальность становится невозможной в тот самый миг, когда всё в ней присутствующее замирает на месте. Она перестаёт быть объективной (реальной) реальностью.

Субъективный (нереальный) мрамор реальности, являющийся зеркалом души одного человека.

Пустой идеал.

Имитация.

Фальшивка.

Эти слова с предельной точностью описывали место, в котором присутствовал Эмия, полностью раскрывая его иллюзорную суть. Бытие без небытия. Существование без несуществования. Жизнь без смерти. Мир, сотворённый одним человеком для него одного же. Его награда и его наказание. За всё.

Вне времени.

И Эмия всё продолжал идти вперёд, поднимаясь к вершине холма, которая никак не становилась ближе. За ним тянулась бесконечная линия из отпечатавшихся на земле следов и пересекающих их полосок высохшей крови. Они словно бы никогда не имели начала посреди этого кладбища мечей. Будто Эмия всегда только здесь и находился. Шёл, падал, вставал и продолжал подниматься наверх. Чтобы занять своё место.

А шестерни продолжали вращаться.

Но был один момент, в который идеальное бытие этого мира нарушилось. Ещё одно в нескончаемой череде падение принесло