взгляд обратно на Мо Жаня. Теперь, когда наставник окончательно стряхнул с себя остатки сна, на его лицо вернулось обычное холодное и бесстрастное выражение.

– Учитель, вы в порядке? – заботливо поинтересовался Ши Мэй. – Болит ли ваше плечо?

– Со мной все хорошо, – спокойно ответил Чу Ваньнин. – Ничего не болит.

Сюэ Мэн поддержал наставника под руку, и тот неторопливо поднялся на ноги. Наблюдая за ним, Мо Жань на мгновение озадачился. Чу Ваньнин был ранен в плечо, но почему, вставая, так осторожно касался ногами пола, словно они тоже пострадали?

Думая, что Чу Ваньнин ничего не знал о произошедшем внутри иллюзии, Мо Жань кратко повторил свою историю. Ши Мэю показалось, что в этой истории что-то не так, еще когда он в первый раз слушал рассказ друга; сейчас же он изумился еще больше и, не выдержав, спросил:

– А-Жань, ты говоришь, что тебя спас я?

– Верно.

Помолчав, Ши Мэй медленно проговорил:

– Но я… Все это время я смотрел сон и ни разу не просыпался.

Мо Жаня удивили его слова, но он тут же с улыбкой ответил:

– Да ладно, не шути так.

– Я не шучу, – покачал головой Ши Мэй. – Во сне я видел… я видел своих родителей, и во сне они были еще живы. Все казалось таким реальным, и я… я думаю, мне бы не хватило решимости бросить их и уйти…

– В этом нет ничего удивительного. Вероятно, иллюзия Гоучэня просто стерла воспоминание о том, как ты спасал Мо Жаня, – холодным тоном прервал его Чу Ваньнин. – В любом случае ни я, ни Сюэ Мэн этого не делали. Раз он говорит, что спас его именно ты, значит, так оно и было.

Ши Мэй растерянно молчал.

– Или что, по-твоему, Гоучэнь может еще и менять людские души местами? – совсем уж ледяным тоном поставил точку Чу Ваньнин.

Поначалу он вовсе не собирался позволить другому приписать себе его заслуги и намеревался рассказать Мо Жаню правду. Кроме того, Чу Ваньнин надеялся, что юноша сам поймет: спасшим его внутри иллюзии человеком был вовсе не лучший друг, а наставник, чья душа лишь поменялась местами с душой Ши Мэя.

Однако для Чу Ваньнина тяжесть тех искренних слов, что Мо Жань произнес в самом конце, обращаясь к Ши Мэю, оказалась невыносимой.

Очнувшись, Чу Ваньнин взглянул в блестящие черные глаза Мо Жаня, и на мгновение ему показалось, что, возможно, он тоже занимает некое место в душе этого юноши.

Ему потребовалось так много времени, чтобы осмелиться тихо вытащить на свет эту слабую, трепетную надежду.

Но он, конечно, обольщался.

Мо Жань ничего не мог знать о ранах, которые он получил из-за него, о крови, которую он пролил. И знать о них ему не нужно.

Чу Ваньнин не был глуп. Пусть об этом не говорилось вслух, он давно заметил, насколько сильно Мо Жань ценит этого доброго и красивого юношу. Разве стал бы он так же относиться к учителю Чу Ваньнину, который был для него не важнее, чем собирающий пыль деревянный истукан, задвинутый в чулан?

Когда же Мо Жань произнес вслух те самые слова, Чу Ваньнин в полной мере ощутил себя не просто проигравшим – по-настоящему разбитым в пух и прах.

То краткое объятие внутри иллюзии Мо Жань считал подаянием от добросердечного Ши Мэя. Но Мо Жань никогда не узнает о том, что на самом деле сам подал милостыню совсем другому несчастному.

Чу Ваньнин никогда не верил в то, что может быть важен для Мо Жаня, а потому старался не навязываться ему в добрые учителя и как можно меньше общаться во время занятий.

В юности он тоже надеялся, что найдется тот, кто будет видеть в нем обычного человека, станет проводить с ним время и вместе с ним наслаждаться вином при свете луны. Однако сколько Чу Ваньнин ни ждал, он так и не дождался такого друга. Дни проходили за днями. Его имя прогремело на весь мир совершенствующихся, и он занимал все более и более высокое положение. Остальные глубоко почитали его и глядели на него снизу вверх, как на исключительное существо, которому чуждо все человеческое. Постепенно Чу Ваньнин согласился с этой ролью и старательно демонстрировал, насколько ему безразличны любые проявления человеческих чувств.

Словно шелкопряд, он спрятался внутри большого кокона и годами прял шелковую нить. Поначалу кокон был тонким и сквозь его стенки внутрь еще проникал яркий свет; но годы шли, нитей становилось все больше, и стенки кокона утолщались, больше не пропуская солнечные лучи. И тогда внутри кокона остался лишь он один да непроглядная темнота.

Чу Ваньнин не верил, что на свете найдется человек, который придет и вытащит его из этой тьмы, подарит ему хоть толику радости, каковой много в жизни обычных людей. Он не верил в то, что Небеса увидят его мучения и проявят милость, и тем более не желал гнаться за своей мечтой. Даже если он, пережив бесчисленные тяготы, прогрызет дыру в своем коконе и, обессиленный, едва живой от ран, вывалится из него наружу и окажется, что там его никто не ждет, – что он будет делать тогда?

Помимо всего прочего, они с Мо Жанем чересчур разные. Мо Жань был бесконечно далек от него, слишком молод и горяч. Чу Ваньнин опасался, что в один прекрасный день горящее в душе этого юноши пламя сожжет его дотла.

По этим причинам Чу Ваньнин воспользовался всеми возможными путями отступления, какими располагал.

И он не понимал, где именно совершил ошибку.

Но небо его души затянуло тучами, и даже те крупицы скромных желаний и пустых иллюзий, что у него оставались, растворялись под струями ледяного ливня.

– Учитель, скорее взгляните туда!

Испуганный крик Сюэ Мэна вывел Чу Ваньнина из задумчивости. Взглянув в сторону, куда указывал ученик, он увидел, что ослепительно пылающий раскаленный металл внутри кузнечного горна заклокотал, забурлил в языках пламени, и изнутри снова вырвался дух древней ивы.

На этот раз глаза Чжайсинь Лю закатились так глубоко, что были видны лишь белки. Очевидно, его разум больше ему не принадлежал. В руках дух держал тот самый меч Гоучэнь Шангуна, испускавший яркое серебристое сияние.

– Бежим! – крикнул Чу Ваньнин. – Скорее!

Дважды повторять не пришлось: ученики, обгоняя друг друга, немедленно бросились к выходу.

Зазвенели цепи, и управляемый невидимой рукой дух ивы вскинул голову, раскрыв рот в беззвучном реве. Ни один звук не вырвался из его горла, но в голове у каждого из четырех беглецов зазвучал голос:

«Их нужно задержать!