Но как было с ней справляться, если, проводя по полдня в Ноблхосе, он видел Элизабет лишь несущей в спальню кузена чай с лимоном или спешащей в библиотеку за новой книгой для мнимого больного? Энтони не сомневался, что Лиз не предаст, но, кажется, по-прежнему не верил, что сила ее любви к нему настолько велика, чтобы выдержать подобные невзгоды. До сих пор Элизабет восхищалась именно женихом, которому все настолько удавалось, что даже его происхождение померкло в свете этих подвигов. Могло ли ее сердце откликнуться на геройский поступок другого мужчины, который, в отличие от Энтони, вроде как рискнул жизнью ради нее и ее отца? Ответа на этом вопрос у Энтони не было, зато он слишком хорошо представлял себе, на какие подлости способен Ходж и каким образом он мог использовать то время, что Элизабет дарила ему с такой щедростью.

Много ли, на самом деле, надо было, чтобы навести на соперника новую напраслину? Неторопливо, ненавязчиво, но терпеливо и уверенно внушать Элизабет мысль о неверности выбора жениха? Лиз, как и ее отец, склонна придавать слишком большое значение родственным узам и не способна поверить в подлость близкого человека. А вот усомниться в честности Энтони вполне могла, иначе никогда не поверила бы в то, что он посватался к ней, будучи женихом другой женщины. Хватит ли его уверений в своей преданности, чтобы противостоять Ходжу теперь?

И будет ли у Элизабет желание это делать, если Энтони лишь говорил, что любит ее больше жизни, а Ходж доказал это собственным примером?

— У вас утомленный вид, — Энтони наконец дождался любимую и, крепко взяв ее за руку, усадил на софу рядом с собой. — Быть может, вам стоит хотя бы часть забот поручить горничным и немного подумать о себе? Наверняка вы в последние дни даже на улицу не выходили! Кому будет лучше, если вы сляжете вслед за своим подопечным, Элизабет?

Она устало повела плечами.

— Я надеялась, что микстура доктора Харви поможет, — пожаловалась она, прислонившись к его плечу и опустив на него голову. — Но Эшли по-прежнему плохо себя чувствует. Я не знаю, что делать. Черити так распереживалась из-за этой собаки, что едва не навредила себе и теперь по распоряжению доктора Харви совсем не встает. Папа все время с ней: только иногда заглядывает к Эшли спросить, как тот себя чувствует. Эшли бравирует, что все в порядке, а сам мается. Как я могу его оставить? Он решит, что мы все его предали, — и это после того, как он рискнул ради нас жизнью?

Энтони стиснул зубы, давя очередной накативший приступ ненависти. Слова Элизабет о Черити вдруг родили мысль о том, что этим своим спектаклем Ходж наверняка рассчитывал славно напугать ее, и лишь добрая воля Всевышнего уберегла в тот день миссис Уивер от этой злосчастной прогулки. Ходжу никак не нужен был конкурент в борьбе за обладание Ноблхосом, и он был бы счастлив, потеряй Черити от испуга ребенка.

А Элизабет носится с этим мерзавцем, да еще и изводится по его душу!

Он обнял ее за плечо, коснулся губами волос.

— Если он думает о вас столь же хорошо, сколь вы о нем, никогда так не решит, — рискнул Энтони начать наконец разоблачение лжегероя, однако Элизабет так горько вздохнула, что ему пришлось вновь замолчать.

— Вы же лучше всех знаете, Энтони, как все было на самом деле, — напомнила она. — После бала я совсем разочаровалась в Эшли и едва его выносила. И потому сейчас мне так больно и стыдно и я вдвойне хочу загладить свою вину пред ним!..

Быть может, пророни Элизабет хоть одну слезинку, и Энтони в очередной раз отложил бы этот разговор до лучших времен. Но ее страдания гнали вперед, вынуждая пренебрегать осторожностью.

— Вам нечего заглаживать, Элизабет! — жестче, чем хотел бы, проговорил Энтони. — Ваш кузен на балу вел себя как мерзавец, и ваше отношение к нему после его злоупотребления своим положением было много лучше, чем он того заслуживал. И то, что он сцепился с собакой для вашей с мистером Уивером защиты, отнюдь не искупает его предыдущего поведения!

Элизабет напряглась.

— Я понимаю, что вам не за что его любить, Энтони… — мягко проговорила она, очевидно, желая примирить жениха с действительностью, но тем самым только сильнее распаляя его.

— A вам?! — не позволил он ей договорить. Разжал объятия, поднялся с софы, вызывающе глядя на Элизабет. — Вам есть, за что его любить? Он не меня оскорбил своими поползновениями: я мужчина и имею возможность защищаться! Он унизил вас

— леди и свою сестру — ту, которую обязан превозносить хотя бы из родственных чувств и из признательности к мистеру Уиверу! И в его последнем поступке я мог бы разглядеть рождение этой самой благодарности, если бы нашел хоть один повод убедиться в его искренности!

Элизабет тоже поднялась.

— Что вы имеете в виду? — непонимающе спросила она. — Что Эшли притворяется больным, чтобы держать нас с отцом на коротком поводке? Мне показалось, именно на это вы снова и снова намекаете?

— Но вы, разумеете, верите ему, а не мне! — закусил удила Энтони. — Не в первый раз, мисс Уивер, — очевидно, я уже должен привыкнуть к этому?!

Элизабет чуть отступила назад. Вздернула подбородок. Поджала губы.

— Значит, я зря надеялась, что вы простили мне ту ошибку, Энтони? — напряженно спросила она, но это были совсем не те слова, что могли сейчас его отрезвить. — Сколько раз мне еще нужно извиниться, чтобы добиться вашего снисхождения?

— Нужно ли оно вам, мисс Уивер? — забивая очередной гвоздь в крышку собственного гроба, спросил он. В душе вовсю бесились демоны, выпуская — один за другим — предыдущие страхи и плескаясь в бьющей фонтаном ревности. — Если у вас теперь новый герой? Прекрасный и благородный джентльмен, который никогда вас не оставит ради собственных амбиций и не потребует доказательств вашей любви?!

Где-то внутри зазвенела разбившаяся вдребезги мечта, и Энтони почти ощутил жгучую боль от неминуемой пощечины — единственного соразмерного ответа за подобную грубость.

Но Элизабет только опустила голову и несколько раз коротко вздохнула.

— Вы говорили, что любите меня уже пятнадцать лет, Энтони, — глухо и разочарованно произнесла она. — А сами абсолютно меня не знаете!

С этими словами она просто развернулась и покинула гостиную.

И, кажется, дала понять, что ему больше нет места в ее жизни.

Элизабет с трудом дождалась, когда Эшли заснет. Конечно, она поступила не слишком честно, подсыпав ему в чай снотворное, но небольшая доза никак не могла навредить состоянию больного, а Элизабет обязана была выяснить правду, пока из чувства благодарности не разрушила свое счастье.

Напрасно Энтони укорял ее в недоверии к себе: именно в его словах она ни разу не усомнилась с того самого момента, как впервые увидела Николаса Пантера и поняла, что Энтони честен перед ней. А потом лишь снова и снова убеждалась в этом свойстве его характера. Он был уникальным барристером и еще более удивительным человеком, не способным лгать даже ради собственной выгоды, и потому Элизабет не сомневалась, что он объявил о вероятном притворстве Эшли вовсе не из ревности и не из желания насолить сопернику. Наверняка у него имелись доказательства своей правоты, которые Элизабет не удосужилась выслушать. Но было так обидно узнать, что Энтони до сих пор ей не верит, что он считает ее способной на предательство, что резкие слова сорвались сами, а новое подозрение и вовсе заставило уйти, чтобы не расплакаться перед ним, показывая свою уязвимость. Хотя, возможно, это было бы лучшим решением?