Я откинулась на сиденье, запрокинув голову, и вдруг прежнеенаслаждение вернулось, заполнило меня, выплеснулось. Не той же силы ощущение,но достаточно заметное его эхо. Настолько заметное, чтобы я затряслась, сталацепляться руками за воздух, будто надо было за что-то ухватиться, за чтоугодно.

Я услышал голос Реквиема:

— Нет, не прикасайся…

И тут я нашла, за что зацепиться.

Грэхем пытался схватить меня, придержать, не дать нанестисебе травму. Наверное, он решил, что у меня припадок. Его рука коснулась меня,и я схватила её судорожно, и как только наши ладони сцепились, всевоспоминания, все наслаждение хлынуло через мою руку в него.

Грэхем затрясся. Я ощутила дрожь его руки, и его бросило насиденье так, что машину тряхнуло. Я дала ему все воспоминания, все наслаждение,зрительные и обонятельные ощущения, и все это полилось из меня в него. Это небыло осознанной мыслью, потому что я сама не знала, что могу это сделать, покане вылила из себя в кого-то другого и не поплыла с теми же ощущениями сама. Этовышло случайно, но я не переживала по этому поводу. Я была рада дляразнообразия побыть спокойной на сиденье рядом, глядя, как Грэхем извивается вэхе моего наслаждения — хорошо, что он, а не я. Потому что теперь я знала, чтоэто была за шоковая реакция, до того, как метафизика сорвалась с цепи.

Я умею убивать, не задумываясь. Не хладнокровно и обдуманно,но когда приходит время убить, у меня с этим нет проблем. Когда-то меняогорчало, что убийство перестало меня настолько волновать. Потом в мою первуюпоездку в Теннеси, когда надо было выручать Ричарда — мы с ним тогда ещё былипарой, — мне пришлось пытать одного типа. Враги прислали нам палец материРичарда в коробочке, вместе с локоном его младшего брата Дэниела. Мы должныбыли найти их быстро, и знали уже, что их пытают. Посыльный, доставившийкоробочку, бахвалился, что их обоих изнасиловали. Я его пытала, заставила егосказать, где они, а потом пустила ему пулю в голову, чтобы перестал вопить. Ясделала это, чтобы спасти близких Ричарда, а другого способа я не видела.Сделала сама, потому что никогда не прошу никого сделать такое, чего не сделалабы сама. Конечно, до того у меня было правило — никого не пытать. Черта,которую я не переступала, но переступила тогда. Самое ужасное, что я жалела нео том, что сделала это, а лишь о том, что пришлось это сделать. Он изнасиловалмать Ричарда, и я бы убила его медленнее, если бы могла, но я так не делаю —даже в наказание за такую мерзость. Мы их спасли тогда, но Зееманы раньше быликак Уолтоны, а теперь уже нет. Их не сломало полностью, но и стать прежними онитоже не смогли. Я убила тех, кто это сделал, или помогла их убить, но никакаяместь не может склеить поломанное.

Как вернуть человеку его невинность? То чудесное ощущениеполной безопасности, свойственное людям, с которыми ничего плохого неслучалось? Как вернуть? Хотела бы я знать.

Я не одну черту переступила за последние годы, но до сегодняне переступала одной: я не занимаюсь сексом только ради питания. Не занимаюсьслучайным сексом. Байрон и Реквием — чужие. Я их и знала-то всего недели две,плюс-минус пара дней. И трахалась с ними только потому, что Жан-Клоду нужнобыло, чтобы питалась я.

Реквием сдвинулся к краю сиденья и мог видеть и моё лицо, иизвивающегося на сиденье Грэхема, но был достаточно далеко, чтобы я к нему неприкасалась.

— У тебя был флэшбэк?

Я кивнула, все ещё таращась на вервольфа на переднемсиденье.

— Такое раньше бывало?

— Только когда Ашер полностью подчинил моё сознание, ивсе мы занялись сексом.

Я не смотрела на него — не отводила глаз от Грэхема, которыйуже успокаивался.

— Но сегодня Ашер не участвовал.

— Не участвовал, — подтвердила я.

Очень ровным, очень безразличным голосом. Пустым, как пустойбыла сейчас и я.

— Ты знала, что умеешь передавать такое воспоминаниедругому?

— Нет.

У Грэхема задрожали веки, как будто бабочка пыталасьраскрыть крылья, но не могла. Он казался бескостным, будто мог стечь на пол,будь его тело чуть менее плотным.

— Ты влила в него воспоминания, а потом смотрела, какего корёжит. И как ты себя при этом чувствовала?

Я покачала головой:

— Никак. Просто радовалась, что раз в жизни это не якорчусь на сиденье.

Он чуть придвинулся ко мне, к спинке сиденья Грэхема.

— Это правда? Ты действительно чувствовала это?

Мне пришлось повернуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза— просто скосить глаза не получалось. И я показала ему, какие у меня глазамёртвые, как внутри пусто.

— Ты — мастер вампиров. Разве ты не учуял бы, если бы ялгала?

Он облизнул губы, будто нервничал.

— Последняя вампирша из тех, кого я знал, которая умелатакое проделывать, делала это нарочно. Она вызывала в себе воспоминание онаслаждении и выбирала того, в кого его перелить. Это могло быть наградой, идействительно ею было, но могло быть и наказанием. Иногда она выбирала кого-то,кто не хотел ощущать это наслаждение, и заставляла его пережить.

— Похоже на изнасилование, — сказала я.

Он кивнул.

— Ты говоришь о Бёлль Морт?

Он снова кивнул.

— Она любила смотреть, как их корчит, особенно тех, ктоне хотел, — сказала я.

— Ты это утверждаешь или спрашиваешь?

— А я с ней знакома, помнишь?

— Да, ты права. Она любила смотреть, как порядочныечопорные женщины и мужчины валяются на полу и прыгают, как рыбы, переживаянаслаждение, какого в жизни не знали. Ей было приятно наблюдать падениеправедников.

— Очень на неё похоже.

— Но ты ничего не ощутила. Тебя не возбудило зрелищеизвивающегося Грэхема.

— А должно было?

Он улыбнулся, в глазах его засветилось облегчение.

— То, что ты задаёшь этот вопрос, уменьшает моёбеспокойство за тебя.

— Какое беспокойство?

— Много веков обсуждалось, не стала ли Бёлль тем… — онпоискал слово, — созданием, которым она стала, из-за того, что её силы иardeur, действуя вместе, сделали её такой. Или она была такой всегда, априобретённые силы только усугубили это.

— Мой опыт подсказывает, Реквием, что крайние точкиэтого спектра заложены изначально. Дай по-настоящему хорошему человеку силу, оностанется хорошим. Дай силу плохому, и он останется плохим. Вопрос всегда отех, кто посередине. Кто не добро и не зло, а обычный человек. Никогда незнаешь, как ординарная личность выглядит изнутри.

Он посмотрел на меня странно: