– Да, сударь, – постарался исправить уже случившуюся бестактность и предотвратить возможную Карло, – одолжите… ваши принадлежности. Под мою ответственность.

– Я их не верну, – обрадовал Лидас. – Они… реквизированы именем Императора!

– Нет, – твердо сказал Капрас. – Это подарок от офицеров корпуса. Ко дню рождения.

– Тогда это взятка, а я их не беру.

– А я их не даю. Или мы друзья, тогда мы пьем и дарим. Или вы… исполнили свои обязанности и отбываете.

Прибожественный не ответил – был занят, пытался открыть свежеподаренную чернильницу. Отец Ипполит поморщился и принялся помогать, Агас осушил стакан и в него же уставился. Похоже, с гвардии, в отличие от Церкви, хватит.

– Фурис, дело не терпит до завтра?

– Никоим образом, господин командующий! Я вынужден настоятельно просить.

– Пошли, – Карлос полез из-за стола, чувствуя себя полным мешком. Двое клириков и трое гвардейцев на дюжину бутылок, и хоть ложись да засыпай. Позорище! – Ну, что такое?

Заговорил бывший писарь лишь в Малой столовой, где на отнюдь не маленьком столе лежало шесть нухутских петухов, показавшихся обожравшемуся Карло особенно мерзкими.

– Больше не закупайте, – велел маршал, – я этих тварей есть не намерен даже задешево. И шеи какие-то змеиные…

– Каждый добывает пищу на свой лад, и не всех это красит, – Пьетро накрыл нухутов тряпкой, оказавшейся скомканной скатертью. – Длинная шея и нарост под клювом – суть удочка, дарованная Создателем этим птицам, но людскому глазу она и впрямь неприятна.

– Уродство! – подхватил Карло, готовясь сбежать, но на пути торчал Фурис.

– Господин маршал, – доложил он, – имеются все основания полагать, что против вас было предпринято покушение, жертвой которого по счастливой случайности пало шесть данных птиц, нанесших своей смертью ущерб хозяину занятого нами поместья. Я намерен допросить главного свидетеля и настоятельно прошу вас при этом присутствовать.

– Хорошо, – Капрас плюхнулся на плетеный стул. – Только я ничего не понимаю.

– Вечер, – негромко подсказал Пьетро.

– Вечер?! Ночь давно!

– Блюдо, в которое кто-то добавил имбирь…

Лекарь угадал. Радость столичных обжор в самом деле приправили какой-то гадостью, в итоге доставшейся нухутским петухам.

– Виси у меня под носом такое, – буркнул Карло, – я бы сам сдох с радостью. Где свидетель?

Свидетелем оказался все тот же Микис. Слуга, похоже, так и не понял, что спас пятерых человек, но подозрения у него имелись, и подозрения страшные.

– Вороватые они тут, – бубнил спаситель, – и обжорливые… Так и норовят доесть да еще хлебом подчистить, а хлеб наш таскают, сам видел… Испортют, чтоб благородному человеку кушать поносно стало, и доедят. Ложки при себе носют в футлярах, чтоб, если что, ковырнуть, а еще на службе состоят! Дай им волю, они б «Вечер» с пола отскребли и утянули, только не позволил я!

– Вы собрали уроненное кушанье? – уточнил Фурис.

– Собрали, ваше превосходительство. До кусочка, и в бадью для объедков кинули, там даже мирикийцы рыться не станут, хотя манер у них никаких. И понимания никакого! Где ж такое видано, чтоб имбирем паонские соуса поганить!

– Вам было приказано доставить именуемое «Зимним вечером у моря» сложносочиненное блюдо к столу, однако вы его уронили, поскользнувшись на промасленном овоще?

– Баклажан то был. В оливково-горчичном масле, тоже краденый… Они все крадут и еще роняют. И крошки на скатертях…

– Это в самом деле был кусок баклажана, – прервал излияния Пьетро. – Я подтверждаю все сказанное. Мы собрали с пола, что смогли, потом, господин Фурис, пришли местные слуги и ваш ординарец, а я вернулся к обществу.

– Что сделаем и мы. Нашли из-за чего поднимать шум! Птица вечно дохнет, особенно от соленого. Фурис, вам придется пройти с нами и хотя бы один раз выпить за здоровье легата, иначе он не поймет.

– Да, господин маршал, но впоследствии я…

– Впоследствии – бога ради. Идемте.

Лидас на скрип двери даже не поднял головы, Агас осоловело смотрел на подсвечник, время от времени отправляя в рот кусочки фруктов, отец Ипполит что-то хотел сказать, но внезапно зевнул и прикрыл рот ладонью.

– Господа, – провозгласил Карло, – заведующий моей канцелярией желает произнести тост в честь нашего гостя.

– Я считаю это своей непосредственной и почетной обязанностью. Вы позволите?

– Сейчас! – откликнулся легат, глаза его сияли. – Пьетро, послушай! Все слушайте!

ну, поняли?

– Ваша готовность умереть за… – Карло воровато глянул на отца Ипполита и вывернулся, – за Паону делает честь вашим чувствам, но я… Мы все здесь присутствующие… от имени корпуса… Фурис!

– Мы собрались здесь, – не растерялся доверенный куратор, – чтобы пожелать вам многолетнего и плодотворного служения отечеству и признания ваших заслуг на высочайшем уровне.

– Благодарю… – Лидас возмущенно мотнул гривой. – Неужели до вас не дошло?! Жизнь отдать можно, а иногда и нужно, это понятно. Жить может быть больно, а может быть невозможно, это тоже ясно, вот чего я не могу представить, это как можно не хотеть жить! К кошкам! Вы за мое здоровье пить будете, или оно ересь?

свое время Марселю всю душу вымотал Данар с его бревнами, но река, по крайней мере, была внизу, и между ней и виконтом имелась лодка. Сейчас отряд пробивался сквозь гнусную мешанину из дождя и здоровенных снежинок, так и норовящих залепить глаза. Туда, куда не могли просочиться вода и влететь снег, проникала сырость, кожаные плащи не спасали, а Рокэ с адуанами кружили и кружили мокрыми полями, обходя не только приличные дороги с замечательными трактирами, но и деревни. Валме воображал пейзанские домики, в которых даже блохи и тараканы были сухими, и мысленно скулил, а отряд продолжал упорно тащиться сквозь серое месиво.