самом деле вероломство, жестокость и лицемерие христианской Византии были столь чудовищны, что Георгий Федотов, наверное, имел основания говорить, что, переносясь из Византии в мир ислама, начинаешь дышать более чистым воздухом.

Достаточно напомнить, что из девяти десятков христианских царей Византии половина были свергнуты или убиты, что православные патриархи не раз и не два убегали, не забыв прихватить с собой казну, что утопающая в роскоши Византия фактически бросила западную часть христианской империи под ордами лангобардов, что византийские басилевсы предпочитали союзы с султанами, а не с братьями по вере — я уж не говорю о полном разложении духа, постигшем христианскую Византию, озабоченную богомерзостью и наживой.

Настоящая трагедия Византийской церкви не в произволе царей, не в грехах и падениях — она прежде всего в том, что настоящим «сокровищем», безраздельно заполнившим ее сердце, стала сама Империя. Не насилие победило церковь, а соблазн «плоти и крови», земной мечтой, земной любовью завороживший церковное сознание (отец А. Шмеман).

Византизм русской церкви полностью раскрылся во времена Ивана Грозного, ощущавшего себя русским Богом и вершившего Страшный суд жуткого человекобога-антихриста. На примере русских царей мы можем убедиться в том, как светлое учение о любви и свободе превращалось в мрачную и бесчеловечную идеологию, позже доведенную до апокалипсиса большевиками и чекистами.

«Византийская матрица», которую унаследовало русское православие, проглядывает во всем — пыточных камерах Малюты Скуратова, сплошь увешанных иконами, наглядных знаках шествия Великого инквизитора XXI века, ксенофобском фильме Тихона (Шевкунова) «Гибель империи. Византийский урок», православных ярмарках с торгующими на них схимниками, митрополитах, управляющих безакцизными вагонами с сигаретами и вином, гламурных православных журналах да и во всем православном бомонде, представленном в эстетике предшествующих эпох от Грозного и Сталина до нашего времени. Это церковь без Христа — роскошное буйство средневековых форм при полном отсутствии адекватного содержания. Именно Россия дала миру страшный урок тоталитарных идеологий, выросших на фундаменте великих религий, — это ли не суть времени, в которое мы живем?..

Ярким свидетельством темноты воспеваемого нашими византийского христианства является его отношение к книге и богословию. Десять веков существования византийской церкви оставили всего несколько исторических имен, я уж не говорю о сожжении Афонской академии самими монахами. Причина? Монахи пошли на этот варварский шаг, считая, что богословская ученость — от бесов. Можно ли было в таких условиях заниматься богословием? Вот и причина уникального этапа в развитии церкви — без развития и без богословия…

Русский церковный обскурантизм сделал «семинарщину» одиозным словом, а церковь — казенным домом. Церковная духовность XVII–XIX вв. почти полностью исчерпывается несколькими именами «стяжателей благодати»: Серафим Саровский (1759–1782), Тихон Задонский (1724–1782), митрополит Филарет (1782–1867), богослов В. И. Несмелов (1863–1937).

В России лучшие религиозные философы и писатели всегда запрещались к публикованию: Чаадаев, Хомяков, Леонтьев, Владимир Соловьев, Толстой, Флоренский — все были так или иначе «отлучены», а уже в наши дни с отцом Александром Менем разделались совсем по-ленински — топором…

Вот такая церковь, которую, надо сказать, вовсе не злорадно, изобразил Перов на своих картинах, потому что он был все-таки православным человеком, он изображал это, потому что ему тошно было на это смотреть, — такая церковь не могла ни свидетельствовать, ни по-настоящему проповедовать.

В романе «Воскресение», имея в виду современную церковь, Лев Николаевич Толстой пророчески писал: «И никому из присутствующих… не приходило в голову, что Иисус запретил именно всё то, что делалось здесь; запретил не только бессмысленное многоглаголание и кощунственное волхвование над хлебом и вином, но самым определенным образом… запретил молитвы в храмах, а велел молиться каждому в уединении, запретил самые храмы, сказав, что пришел разрушить их и что молиться надо не в храмах, а в духе и истине; главное же, запретил не только судить людей и держать их в заточении, мучать, позорить, казнить, как это делалось здесь, а запретил всякое насилие над людьми, сказав, что он пришел выпустить плененных на свободу…» Писал пророчески, потому что до боли современно — будто бы о нынешней гундяевской РПЦ.

Долгое время в русской церкви проповедь дозволялась только высшим иерархам, священникам она была просто запрещена. Да и жили последние в таком бедственном, убогом состоянии, что мало чем отличались от русских крепостных — читайте «Соборян» Николая Лескова.

Еще Владимир Соловьев доказывал, что насильственное православие — это худший враг русской церкви. А ведь таковым оно было на протяжении веков — невежественным, грубым, беспощадным, внушавшим народу безропотность и страх. Грандиозный рост сектантства на Руси не только символизировал народную реакцию на такую церковь, но грозил ее уничтожить. Не подоспей вовремя советская власть…

Грозный призрак стоял перед Россией — всей стране стать сектантской. В известном романе Андрея Белого «Серебряный голубь» это представлено как бы символически: интеллигент, который ищет правду, и вот он попадает к сектантам; а перед этим дана картина провинциальной церкви — священник мух ловит; в общем, одно вытекает из другого.

Как вообще могло случиться, что огромная православная страна в одночасье стала пепелищем массового атеизма? Ответ очевиден: церковь, по словам одного русского писателя, не выполняла той роли, которую Господь ей дал, — проповедь, свидетельство, присутствие, правда. Наши церковники забыли мудрость Александра Невского, сказавшего: «Не в силе Бог, а в правде». Сила им всегда была понятнее и ближе…

Даже то, что сделали с церковью большевики, стало возможным только потому, что упадок православной церкви в России стал одной из причин прихода «верных ленинцев». В каком-то смысле большевизм производен от заката православия, от его прислужничества государству, от утраты духовности русской церкви. Появление в России бесов Достоевского — Нечаева, Бакунина, Кропоткина, Распутина, Ленина, Троцкого — тоже ведь не случайность, всё это были суровые предупреждения, но не вняли и им…

Унижение церкви русским абсолютизмом не прошло даром: всё было истреблено и оплевано еще до прихода большевиков, которые лишь с садистским, извращенным наслаждением довершили крушение церкви. Мы не можем забыть о временах, когда в России устраивали жуткие фарсы, когда в церковных облачениях и митрах паяцы отплясывали грязные танцы, а по улицам ходили кликуши, распевая похабные песни, с кадилами, заполненными навозом. А можно ли запамятовать так называемое обновленчество с его уродливыми формами, конфликты между церковными юрисдикциями и распадение РПЦ на несколько конфессий, враждующих между собой?.. «Всякая активная проповедь каралась сурово и беспощадно — земля была выжжена, гроб был готов, камень завален и стража приставлена» (отец А. Мень).

Говорят, система христианских ценностей, на которых традиционно держалось российское общество, оказалась полностью разрушена. Это справедливо, но разве разрушение произошло