Из всех испанских колоний остров Эспаньола был самым недоходным и, следовательно, хуже всех управляемым. До середины семнадцатого столетия Эспаньола целиком оставалась под владычеством испанцев, еще не представлявших истинной ценности острова по той простой причине, что их внимание было направлено исключительно на материковые колонии, где драгоценные металлы сполна удовлетворяли их ненасытную алчность. Словом, это была ничтожная в глазах Испании колония, потому что она не только ничего не приносила правительству, но, напротив, еще и стоила ему каждый год значительных сумм, идущих на жалованье чиновникам, солдатам и прочим.

В то время, когда разворачивается наша история, население Эспаньолы едва насчитывало четырнадцать тысяч жителей – испанцев, креолов и мулатов, не считая невольников, число которых, без сомнения весьма значительное, не представлялось возможным определить. Справедливость требует упомянуть о полутора тысячах беглых негров, которые укрылись в горах вместе с остатками карибов. Эти первые обитатели острова боролись за независимость и часто спускались в равнины, чтобы опустошать плантации и грабить их владельцев.

В столице Санто-Доминго насчитывалось около пятисот домов. Город был окружен стенами и защищен тремя крепостями, довольно хорошо для того времени оснащенными пушками. Сантьяго был вторым по величине городом. Там жило множество торговцев и ювелиров, но его стены разрушались и укрепления были очень плохи. Другие места обитания, кроме, может быть, одного или двух, представляли собой селения, совершенно незащищенные, с жалкими горстками жителей.

Прибытие французов на остров осталось незамеченным горделивыми кастильцами. Они не ждали никаких неприятностей со стороны колонии, находящейся в долине, на значительном расстоянии от центра испанских владений и состоявшей не более чем из двухсот пятидесяти плохо вооруженных жителей. Это надменное пренебрежение дало флибустьерам необходимое время для того, чтобы укрепиться в Пор-де-Пе, а особенно на Тортуге. Так что, когда испанцы, постоянно тревожимые своими беспокойными соседями, вышли наконец из летаргии и вздумали прогнать их с мест, которыми те так дерзко овладели, то поняли, какую ошибку они допустили: им пришлось затратить неимоверные усилия на то, чтобы вернуть захваченные флибустьерами земли. Они поняли, что отныне им никогда не суждено быть мирными обладателями Тортуги и той части Эспаньолы, на которую ступили французы.

Так и случилось. Флибустьеры, для которых обладание Тортугой было очень важным, каждый раз, как их прогоняли оттуда, храбро принимались за свое и хитростями снова овладевали островом, который через некоторое время опять у них отнимали. Вот почему в самом начале нашей истории мы вновь застали их за подготовкой экспедиции, призванной овладеть островом, и на этот раз окончательно.

Теперь, когда читателю известны необходимые подробности, мы просим его последовать за нами в Санто-Доминго, столицу острова, где будут происходить события, о которых мы обязаны рассказать.

Маркиз дон Санчо Пеньяфлор с удивлением, смешанным с ужасом, слушал историю, которую герцог, его отец, с макиавеллиевским коварством рассказывал дону Гусману де Тудела. Старик, вдохновляемый неумолимой ненавистью, не только заинтересовал молодого человека своим рассказом, но даже сумел заставить того почти с радостью взяться за дело мщения. Дон Санчо, сдерживаемый уважением, а особенно страхом, который внушал ему отец, не смел протестовать. Это, впрочем, и не дало бы никакого результата. Что он мог сделать, чтобы вывести из заблуждения своего несчастного родственника, которого его отец подвергал смертельной опасности? Сестра исчезла уже двадцать лет назад. Без сомнения, она умерла. Дело это касалось графа де Бармона, или, лучше сказать, Монбара, старого врага его фамилии. На него направил мщение герцог, его преследовал своей ненавистью. Маркиз, будучи испанцем, не имел никаких благовидных причин защищать знаменитого флибустьера, которому, напротив, должен был бы желать смерти, считая его самым страшным противником кастильского могущества. Монбар был душой флибустьерства. Если он умрет, то и Береговых братьев нечего будет бояться.

Дон Санчо искренне любил дона Гусмана де Тудела и с сожалением и ужасом видел, как тот взялся за поручение, которое должно было, если флибустьеры обо всем догадаются, стать причиной его позора и гибели.

Не смея объяснить все как есть из боязни вызвать гнев отца, маркиз осторожно уговаривал молодого человека не совершать необдуманных поступков и в особенности ничего не предпринимать, не посоветовавшись прежде с ним. Дон Санчо предполагал, что, став губернатором Эспаньолы, вдали от герцога он сумеет заставить молодого человека отказаться от пагубных планов и извлечь его из бездны, в которую его толкала неумолимая воля герцога Пеньяфлора.

Несмотря на осторожность, проявленную маркизом, его слова, казалось, произвели впечатление на дона Гусмана, и тот дал требуемое обещание. Маркиз, почти успокоившись, думал только о приготовлениях к отъезду в Санто-Доминго. Он спешил туда, желая избавиться от утомительной зависимости, налагаемой на него отцом, и чтобы, если будет нужно, помочь своему кузену.

В те времена путешествия давались не так легко, как теперь. Средства передвижения были крайне примитивны. Кроме того, флибустьеры походили на хищных птиц, засевших во всех проливах Антильских островов. Они были готовы налетать на испанские суда, как только те появлялись на горизонте. Посему испанцы отваживались выходить в море, только когда считали, что их достаточно много и что они достаточно сильны для того, чтобы отразить нападение людей, которых они заклеймили именем негодяев.

Прошло несколько дней, прежде чем довольно значительный караван собрался в Веракрусе. Вице-король хотел воспользоваться отъездом нового губернатора Эспаньолы, чтобы доставить необходимые припасы в колонию, которая из-за безобразного управления испанской администрации начала приносить серьезные убытки казне метрополии, вместо того чтобы давать ей доход, которого она была вправе ожидать от страны, столь щедро одаренной природой.

Наконец пятнадцать больших кораблей собрались у острова Сакрифисиос, и маркиз Пеньяфлор отбыл из Веракруса.

Переезд прошел благополучно – оттого ли, что флибустьеры на время отказались от своих обычных засад, или, что вероятнее, оттого, что они не считали себя достаточно сильными, чтобы атаковать испанскую эскадру. Так или иначе, но ни один флибустьерский парус не показался в проливах, и новый губернатор спокойно добрался до Эспаньолы.

О его приезде было объявлено заранее, так что, когда эскадра бросила якорь на рейде, все было готово для встречи маркиза. Прием был великолепный. Трезвонили колокола. Народ, во множестве собравшийся вдоль пути следования губернатора, приветствовал его радостными криками. Безостановочно гремели пушки. Переход от пристани к губернаторскому дворцу стал для маркиза триумфальным.

Однако дон Санчо казался обеспокоенным. Глаза его беспрестанно устремлялись в толпу, как будто среди людей, собравшихся на его пути, он искал знакомое лицо. Маркиз невольно вспоминал то время, когда, будучи еще молодым, свободным и беззаботным, он впервые приехал на этот остров, чтобы освободиться от тиранического притеснения отца и чтобы навестить свою возлюбленную сестру. Где была теперь бедная Клара, которую он не видел почти пятнадцать лет… Она исчезла, и неоткуда было узнать, жива ли она или изнемогла под тяжестью горя, обрушившегося на нее?