студентами из близлежащего Фрайбурга, для которых здесь речь шла о варианте антикапитализма, а также о протесте против премьер-министра Баден-Вюртемберга Фильбингера. Его неподобающее отношение к своему нацистскому прошлому делало его подходящим противником, как и его угроза, что без этой атомной электростанции в стране «погаснет свет». Он отказался вести переговоры с демонстрантами и приказал полиции насильно очистить участок под застройку в Виле, занятый демонстрантами. Изначально именно воинственная реакция государства сделала ядерную программу ареной промышленных дебатов[41].

В последующие годы строительство почти каждой новой атомной электростанции сопровождалось бурными протестами, мобилизовавшими сотни тысяч людей и принесшими с собой уровень насилия, ранее неизвестный в истории ФРГ. Брокдорф, Гронде, Калькар, Вакерсдорф и, прежде всего, Горлебен, где должно было быть построено немецкое «промежуточное хранилище» для отработанных топливных стержней, стали очагами столкновений между радикальными противниками атомной энергетики и полицией, которой пришлось охранять строительство объектов с помощью тысяч полицейских и крупной техники. Когда в марте 1979 года на атомной электростанции «Три-Майл-Айленд» в Гаррисберге в США произошла серьезная авария, которой опасались противники атомной энергетики, но исключали ее сторонники, антиядерное движение продолжило расширяться. Правда, ядерная программа 1973 года была в основном выполнена, несмотря на протесты; в 1988 году атомные электростанции обеспечивали треть общего производства энергии. Но протестное движение сумело предотвратить дальнейшее расширение в ФРГ, в то время как во Франции оно продолжилось, где в 2010 году 74 процента потребляемой энергии было произведено на атомных электростанциях.

Споры вокруг атомной энергетики, которые продолжались с неизменной силой до конца 1990‑х годов и достигли определенного завершения только с «уходом» ФРГ от атомной энергетики после аварии в японской Фукусиме в 2011 году, велись почти на манихейском фронте – войны за веру, которая явно касалась большего, чем проблема производства энергии. Писатель Ханс Кристоф Бух отметил в своем «Горлебенском дневнике» 12 января 1977 года, что он, как и многие другие демонстранты, не знал, что такое на самом деле завод по переработке ядерного топлива, «только то, что это нечто ужасное, в тысячу раз хуже любой атомной электростанции, все это знают». Он считал, что сторонники ядерной энергии виновны во всем наихудшем, что только можно себе представить, и связь с нацистским государством не была исключением: «Терминология – хранилище, утилизация и т. д. – напоминает окончательное решение еврейского вопроса». С другой стороны, молодые полицейские сообщили, что перед миссией в Горлебене им показали фильм о столкновениях в Гронде, «чтобы они были готовы к предстоящим столкновениям»[42].

Сторонники ядерной энергии, включая не только энергетическую промышленность, но и профсоюзы и не в последнюю очередь федерального канцлера Шмидта, увидели в протестах атаку радикальных левых на основы промышленного прогресса и, таким образом, на аксиому западногерманского процветания. Ойген Лодерер, председатель профсоюза «ИГ Металл», обвинил критиков атомной энергетики в том, что они «почти фанатично блокируют жизненно важные разработки, если они ставят под угрозу рабочие места и наши материальные условия жизни»[43]. Противники атомной энергетики, со своей стороны, рассматривали строительство АЭС как попытку реализации «ядерного государства» наряду с максимизацией прибыли, даже ценой смертельного риска для населения. Согласно книге Роберта Юнга, это было связано с опасением, что государству придется перейти к всеобъемлющей системе наблюдения, чтобы иметь возможность контролировать опасность ядерной энергетики. Незаконная прослушка Клауса Траубе, одного из ведущих менеджеров атомной промышленности, который также участвовал в разработке «быстрого реактора-размножителя» в Калькаре, казалось, убедительно доказывала это. Контакты Траубе с некоторыми левыми интеллектуалами привели к обвинениям (надуманным) в том, что он контактировал с Фракцией Красной армии (РАФ). Возникший скандал привел к отставке министра внутренних дел Майхофера в 1977 году, а также показал уровень истерической подозрительности, которая характеризовала внутриполитическую ситуацию в ФРГ в те годы[44].

Однако в конце десятилетия фронты ослабли. В правительстве и особенно среди части СДПГ возникли явные сомнения относительно будущего атомной энергетики. Соображения об энергосбережении или «альтернативных» видах энергии теперь приобретали все большее значение, но без быстрого внедрения. С другой стороны, антикапиталистическая направленность антиядерного движения потеряла привлекательность, поскольку атомные электростанции строились и в социалистических странах. Критика вредного воздействия индустриальных обществ – как западных, так и восточных – на природу и окружающую среду, однако, была несовместима с классической левой идеологией. Это стало началом процесса трансформации политических левых в межкампанейское экологическое движение, который проявился и ускорился с основанием Партии зеленых в начале 1980 года.

Это стало еще более очевидным в «альтернативной среде», которая частично совпадала с антиядерным движением. Как и большинство описанных здесь движений, это последовало за предшественниками и образцами в США. Там, после окончания американского протестного движения, возникло множество самоорганизованных, децентрализованных групп, которые видели свою перспективу скорее в изменении собственного образа жизни, чем в попытках оказать прямое влияние на большую политику. В этой среде радикального феминизма, объединений представителей этнических меньшинств, гомосексуалов, раннего экологического движения и ориентированных на самореализацию гедонистов-дауншифтеров возникла альтернативная социально-культурная среда, которая сыграла первопроходческую роль в тестировании других, таких же «альтернативных» стилей жизни, особенно в университетских городах. Было очевидно, что сферы активности этих групп больше не соответствовали проблемам и фронтам классического индустриального общества. Белый рабочий класс почти не играл никакой роли в этих новообразованных движениях; его социальные требования часто были более противоположны желаниям нового движения, которое собиралось преимущественно из рядов буржуазии образования и ассоциировало промышленность не с рабочими местами и процветанием, а с разрушением природы и рисками для здоровья. В этой перспективе дихотомии общества заключались не в противоречии капитала и труда, а в противоречии общества большинства и гетерогенных меньшинств и в конечном счете общества и личности[45].

Нечто подобное зарождалось в крупных городах Западной Европы, в Париже, Риме и Лондоне, а также в Копенгагене, Стокгольме или Цюрихе, но особенно в Берлине, Франкфурте и других университетских городах ФРГ. «Альтернативная среда» изначально основывалась на попытке жить вне гражданского общества, финансировалась за счет «самоопределяющейся работы» в кооперативных кафе, ремонтных мастерских, книжных магазинах или других «проектах», которые, по общему признанию, нередко субсидировались государством через непрямое финансирование. Децентрализация, коллективная собственность и всеобъемлющее и постоянное требование участия были руководящими принципами этих групп. Характерной чертой было «стремление к самореализации в сообществе единомышленников в соответствии с такими идеалами, как свобода личности, солидарность, естественность и устойчивость, а также с целью изменить общество в целом». Жить «альтернативно» означало, по словам современников, «самоопределяемую, равноправную, децентрализованную совместную жизнь и работу, которая понимается как антикапиталистическая, которая стремится реализовать человеческое и естественное существование»[46]. В этой среде обсуждались новые, антиавторитарные способы воспитания детей,