Мы уговорились встретиться в четыре. Я пришла, разумеется,за полчаса до встречи, Марина, как обычно, должна была опоздать, неизвестно —на сколько.

— Я жду подругу, — сказала я молодому человеку ввышитой зеленой жилетке, — вы ее сразу узнаете. Войдет блондинка случезарной улыбкой и таким видом, точно любит вас всех, как родственников, ноабсолютно не понимает — кто вы и зачем тут оказались. Сведите ее вниз, пожалуйста…

Я села за стол, укромно стоящий за колонной, заказалазеленый чай и закуску, которую брала тут всегда: она называлась «имнбалды», ивкусом полностью оправдывала свое название. И стала ждать Марину. Мы невиделись несколько недель, совершенно безумных недель моей жизни.

Наконец я услышала, как спускаются по лестнице вниз.

Из-за колонны показалась голова молодого армянина свыдающимся носом и зовущим взором пляжного ловца приключений. Он был в черномцилиндре. Помахав большой мягкой ладонью, Марининым голосом проговорил:

— Налей и мне, любезный Дельвиг…

— О, Господи! — сказала я. — Так вот онкаков!..

Солнце русской поэзии, Александр Сергеевич Пушкин, был обутв мягкие ботиночки, элегантный сюртучок, черные брючки и приталенную белуюрубашку с большим отложным воротником. Кроме того, на шее у него был повязанголубой платок, очень идущий смуглому оливковому лицу, сшитому из моих летнихбрюк.

— Возьми, подержи его! — сказала Марина.

Я взяла Пушкина на колени.

Он был совершенно живой, подвижный, теплый. Сидел на коленяху меня, как капризный ребенок, обнимая шею большими руками. Каждый палец,каждая фаланга, ногти — все было сработано самым тщательным и любовным образом.Это был очередной Маринин шедевр, венец творчества.

Мы усадили его на посудную тумбочку, рядом с нами. Он чутьулыбался широким ртом, был благожелателен, сердечно весел…

…Вообще, Марина не любила выносить свои чада в широкий мир.Вернее, разлюбила после той истории, когда был трагически потерян Никодим —небольшой, доверчиво обнаженный человек, сшитый ею с такой великой любовью,словно она вынашивала его девять месяцев, а потом в муках рожала. Никодим былсветлой личностью, с прекрасным плоским лицом, с юной, едва поросшей нежнымиволосами грудью, с подробно вышитыми гениталиями, на кончике которых —изыск! — сверкала красная бисеринка… Вот Никодима-то Марина часто брала всвои странствования, он был уже бывалым путешественником и вообще, личностьюзнаменитой, действующим лицом многих концептуальных выставок Леонида Тишкова,персоналией международных каталогов…

Он сопровождал ее на разные встречи, выбирался на свет Божийиз рюкзачка, усаживался на стол, обнимая сахарницу или солонку, внимательно идоброжелательно слушал ее собеседников…

Так вот, на одной из встреч в ЦДЛ она забыла Никодима вдамском туалете…

Спохватилась уже вечером, придя домой. В ужасе позвониласвоему другу, поэту Якову Лазаревичу Акиму, и тот сказал:

— Как?! Ты оставила там его одного, беззащитного,голого?!

Дело решил взять в свои руки сам Леня. Все-такиконцептуально он был отцом Никодима… Утром поехал в ЦДЛ и разыскал уборщицу,которая с первого же слова понесла его, на чем свет стоит.

— Ах, эта срамоти-и-ща! — воскликнула она,сплевывая через каждое слово. — Да я ЭТО выкинула в помойку, чтоб детям наглаза не попалось!.. И скажи спасибо, что милицию не вызвала!

Часа два Леня, известный художник, издатель редкихрукописных книг, лауреат международных конкурсов, автор десятков международныхвыставок, безуспешно рылся в окрестных помойках… Домой он явился потерянный,черт те чем перемазанный, — с траурной вестью…

Марина заплакала, легла на диван, распростерлась…

«Темные люди… темные люди… — повторяла она, — бедныетемные люди!»…

…Так что я оценила этот широкий жест Марины, этотподарок, — первый выезд классика в огромный мир, на свидание лично сомною…

Минут через двадцать к нам подошла одна из официанток,сказала, стесняясь:

— Вы не могли бы мне одолжить ваш мужчина на триминута? Я хочу его показать нашим поварам.

— Отчего же нет! — сказала Маринаприветливо. — Пойдемте вместе.

Когда мы появились на кухне, нас окружили человек восемьармян, таких же носатых, зубастых и черноволосых, как наш Александр Сергеевич.В распахнутых белых халатах на груди у них точно также курчавились волосы. Ониахали, цокали, почтительно трогали Пушкина, тот гладил их в ответ большойтряпичной рукой, а одну официантку даже взял за задницу.

— Это Пушкин?! — спросил восторженношеф-повар, — А вы кито — Натали?

— Да что вы, — сказала Марина скромно, — я —Арина Родионовна.

Тут набежало еще ресторанной обслуги.

— Это Пушкин, — объяснял новым зрителям один изповаров, — со своей няней…

…На сей раз я проводила Марину к метро и, когда подняласьнаверх, — в темноте все грохотало, блистало, ухало… Вдруг разом рухнулонебо, оглушило, захлестало ливнем… В светлом платье, без зонта, я промокласразу же и вся, сбежала вниз, в подземный переход на «Пушкинской» и стояла там,в мокрых босоножках, среди обжимающихся парочек, пережидающих дождь, неподалекуот группы музыкантов… Минут через двадцать гроза кончилась… А я все медлила, нев силах достать мобильник и вызвать Славу… Медлила, вспоминая все свои прошлыедожди, и мокрые белые платья, и кроны деревьев, и подземные переходы и подъездыРоссии, в которых кого-то ждала, с кем-то пряталась, с кем-то целовалась…

…Войдя в свой подъезд и удивившись тишине и действующейлампочке, я нажала на кнопку лифта. Через минуту он спустился, двериразъехались. Я вскрикнула и отпрянула. Всю тесную кабину занимала местнаягигантская собака Альфа, черный мул со звездой во лбу. И несколько мгновенийобе мы, молча и тяжело дыша, не двигаясь, смотрели друг на друга. Потом дверилифта сошлись, я бросилась к лестнице и за три секунды взлетела на третий этаж.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— А у нас прибавление, — сообщил мне Яша,ухмыляясь, — причем, солидное прибавление: в Индии, в провинции Гудронобнаружено племя — 17 с половиной миллионов… Павлик надыбал, в журнале «Нешеналджиографик»…

— Ты с ума сошел, — испугалась я, — нам ужескоро уезжать, слава Богу. Пусть этим племенем занимаются наши сменщики…

— Да ты только вдумайся! Они самые настоящие евреи,хотя, конечно, индийцы: исповедуют классический ортодоксальный иудаизм, молятсяв синагогах, и прочее. Субсидируют их Ревнители Закона. Когда-то, годах впятидесятых, там заблудился какой-то американский хиппи-ревнитель — пьяный илиобкуренный марихуаной… обратил их сдуру или по вдохновению, и сейчас естьуникальная возможность пополнить запасы свежатины. Ребята рослые, —продолжал с энтузиазмом Яша, — красивые, широкоплечие. Кстати, местныеинтеллектуалы… Поехали?