Естественно, налоги вызывали ожесточенные споры, и собрать их удавалось не всегда. С самого начала большинство саксонских городов не хотели платить, а угрозы исключения действия не возымели. В 1601 г. Кёльн задолжал более 8 тысяч талеров, а Кёнигсберг – 3600. Другие города имели задолженности на меньшие суммы. Только Любек, Гамбург и еще два или три города платили полностью. Вскоре возникла необходимость ввести завуалированные налоговые льготы для более мелких городов. Их просили внести лишь основную сумму (annuum). Увеличенные экстренные налоги (kontributio) собирались лишь с 14 самых значительных городов.

Учреждение регулярных налогов должно было дополниться созданием автономного ганзейского казначейства, но, как и раньше, такая мера осталась нереализованной. На практике необходимые суммы вносил Любек или другие города, а должников просили вернуть средства, надеясь, что они появятся на основании дохода от сбора налогов. Поскольку создать казначейство не удалось, от городов потребовали хотя бы аккуратно вести счета. На соборе 1579 г. 13 городов действительно представили свои счета, но от остальных ничего добиться не удалось. Одни объявили себя неплатежеспособными, другие представили длинные меморандумы о делах, уходящих более чем на сто лет в прошлое. Счета, которые необходимо было проверить, были связаны с суммами в несколько сотен тысяч талеров, и вскоре пришлось оставить попытки исправить недоразумение.

Такое положение дел в конце концов в 1612 г. вызвало появление общего казначейства, которое находилось под строгим надзором. Но средства, которые стекались в казначейство, оказались ограниченными: налоги, взимаемые в зарубежных конторах, прибыль от продажи имущества бергенской конторы или серебряной таблички «Стального двора», штрафы и т. д. На самом деле в казначействе редко находились суммы, превышавшие 1000 талеров, и оно не могло исполнить функцию, которую на него возлагали. Несомненно, такие финансовые затруднения серьезно препятствовали возрождению сообщества.

Желание реформ проявилось и в назначении в 1556 г. «синдика Ганзы». И титул, и должность были совершенно новыми. Сообщество уже страдало от отсутствия собственных чиновников, которые готовили бы повестку дня соборов и занимались важными вопросами между соборами. Эти обязанности вначале исполнялись городским советом Любека, а позже – любекским синдиком. В середине XVI в. необходимость постоянного должностного лица с юридическим образованием ощущалась особенно остро. Пост поручили Генриху Зюдерману из Кёльна. Лучший выбор трудно было сделать. Выходец из прославленной патрицианской семьи, сын бургомистра, доктор правоведения, окончивший университет в своем родном городе, на дипломатической службе которого он состоял, Зюдерман на 35 лет всецело посвятил себя ганзейским делам. Будучи юрисконсультом, он принимал участие в работе всех Ганзейских соборов и во всех переговорах. За 14 лет он совершил почти 50 дипломатических поездок, главным образом в Нидерланды и Англию, а кроме того, во все части Германии, Богемию и Польшу. Несмотря на многочисленные препятствия, он осуществил свое желание: организовал работу ганзейской конторы в Антверпене традиционным способом. Правда, в конце ему с горечью пришлось наблюдать за тем, как все его труды сводятся на нет.

Вначале назначенный на 6 лет, Зюдеман позже сохранил за собой пост, а в 1576 г. его назначили синдиком пожизненно[57]. По этому случаю, в дополнение к дипломатическим и юридическим обязанностям, его наделили задачей проводить ревизию льгот и привилегий и написать историю Ганзы, а также трактат по морскому праву. Ему не удалось завершить ни одну из этих задач. Хотя в целом Зюдермана почитали за рвение, его часто осыпали оскорблениями. Подвергали сомнению его счета, часто уклоняясь от оплаты его расходов.

В результате он получал лишь часть причитающегося ему жалованья и вознаграждения. Но до самой смерти в 1591 г. Зюдерман неустанно трудился, став поистине душой сообщества и последним великим ганзейцем.

Зюдерман неопровержимо доказал, как полезно иметь ганзейского синдика. И все же, из мелочной экономии, его заменили не сразу, и место оставалось вакантным до 1605 г., когда синдиком назначили Иоганна Домана, синдика Штраль-зунда. Доман тоже проявил большую активность. Как дипломат он не добился таких же успехов, как его предшественник, и вызывал больше критики, однако он оставался в должности, если не считать пропуска в год, до своей смерти в 1618 г. После него на этот пост регулярно назначали одного из любекских синдиков вплоть до роспуска сообщества. Хотя деятельности синдиков Ганзы очень вредили ревностный надзор и скупость, создание должности свидетельствует о жизнеспособности союза.

О том же говорит и растущее число Ганзейских соборов после 1550 г. В 1535–1552 гг. их провели всего три. В 1553–1567 гг. их было 14, почти по одному в год. Затем, в 1568–1597 гг., их количество упало до 5, но выросло до 20 в период между 1598 и 1621 гг. Четверти также продолжали собираться регулярно. Вендская четверть проводила соборы особенно часто. Вендские города по-прежнему играли в союзе ведущую роль, часто беря на себя инициативы при начале переговоров от имени Ганзы в целом. Как и в прошлом, главой сообщества оставался Любек. Возможно, его власть даже укрепилась. Ни эпизод с Вулленвевером, ни относительный упадок города (Гамбург обгонял Любек как в численности населения, так и в объеме торговли) не пошатнули его ведущего положения. В нескольких случаях Любек просил, чтобы его освободили от этого бремени, которое, по его предложению, могли взять на себя Бремен или Кёльн, но к его предложениям не прислушивались. Любек оказался незаменимым в роли центра Ганзы.

Несомненно, сообщество сохраняло свой престиж до конца XVII в., что показывают просьбы о вступлении, которые Ганза еще получала время от времени. Так, в 1521–1553 гг. Нарва четырежды просила принять ее в Ганзу. Всякий раз Рига и Ревель, которые не без оснований боялись стремительно растущего конкурента, добивались того, что в просьбе Нарве отказывали. Эмден также безуспешно подавал просьбу принять его в Ганзу в 1597 г. Город критиковали за излишнюю угодливость по отношению к голландцам. Кроме того, Ганза показала, что, несмотря на свои недостатки, она не потерпит откровенного нарушения конституции. В 1563 г. Бремен, который принял кальвинизм и выгнал членов городского совета, исключили из Ганзейского союза. Но этот суровый поступок окончился неудачей, так как Ганза была не настолько сильна, чтобы заставить город подчиниться. Позже Бремен представил вопрос на рассмотрение императору, по чьим приказам город в 1576 г. приняли обратно, не заставив его пойти на реальные уступки. Последним из Ганзы в 1601 г. исключили небольшой город Штаде, повинный в том, что он предоставил привилегии английским купцам; но эта санкция не имела практических последствий.

В итоге все достойные попытки Ганзы укрепить свою организацию во второй половине XVI в. оказались недолговечными. Чувство солидарности между входившими в нее городами неуклонно снижалось, города уклонялись от исполнения своих финансовых обязательств и даже не трудились присылать делегатов на Ганзейские соборы. В 1606–1628 гг. Кёльн ни разу не присылал своих представителей на Ганзейский собор. Серьезные ошибки во внешней политике в сочетании с внутренними недостатками ускорили закат, который с тех пор уже ничто не могло остановить.