Мы смотрели вслед уходящим кораблям, пока принц не присоединился к султану на побережье Азии и не поехал в бой во главе армии. В ожидании его возвращения я несколько месяцев переписывал стихотворения в новую книгу. Для этого хранитель рукописей выдал мне пергамент и тростниковые перья, и сам глава белых евнухов благословил меня на этот труд. Разумеется, я записывал стихи по памяти и молил Аллаха о прощении за то, что имел наглость поправлять некоторые слова принца Джихангира и заменять их на другие, более изящные, на мой вкус, и более достойные руки моего господина. Если моя каллиграфия где-то выходила неидеальной, я выкидывал лист и начинал заново.

Все книги в серале – удивительные произведения искусства. Богато украшенные кожаные шкатулки с золотой окантовкой и изысканными гравировками. Готовые листы пергамента складывали и переплетали по десять, а затем помещали в такую шкатулку.

Должен признаться, я гордился тем, что у меня получилось. Шкатулку я тоже сделал сам из сандалового дерева. На верхней крышке я выгравировал «Аль-Фатиху», первую суру Корана, а на дне – стих, посвященный султану. Принц наверняка пожелал бы этого: с одной стороны – Господь, с другой – Его Тень. Я намеревался отправить книгу Джихангиру в дар от преданного пажа из дворца. Конечно, это мелочь, как и мартышка, благодаря которой мы познакомились. Когда книга была закончена, я послал ее с одним из скороходов, регулярно доставлявших грузы из сераля в лагерь падишаха.

Дальнейшую часть истории я узнавал постепенно. Сначала мы получили срочные новости по голубиной почте, а потом от тех, кто возвращался с востока. Их рассказы не всегда были последовательны, но суть сводилась к одному и тому же.

Джихангир умер этой зимой в Карамане.

Во дворце мало что ценится дороже драгоценных камней, разве что сплетни, и большинство сплетен ходит о жене султана. Она славянка по рождению, рабыня, как и все, кто здесь живет. Иностранные послы называют ее Роксоланой. При дворе ее зовут Хюррем, или Приносящая Радость. Султан же называет ее не иначе как Райский Эликсир. Разумеется, сам я никогда ее не видел. Никто, кроме султана и его евнухов, не должен видеть ее лица, поэтому моей шее повезло, что я не посещал те части катакомб, которые находились под ее покоями. Не обязательно видеть ее, чтобы понять, насколько султан очарован ею. За шесть поколений султанов он был первым, взявшим себе жену. Других женщин в гареме он не удостаивает своим вниманием, хотя мог бы получить любую.

Говорят, что Хюррем столь же хитра, сколь и обворожительна. Она желает, чтобы на трон взошел один из ее старших сыновей от Сулеймана: Селим или Баязид. Если Мустафа, старший сын Сулеймана от его первой наложницы, взойдет на трон, то обязательно прикажет убить сыновей Хюррем, таков османский обычай. Хюррем пыталась добраться до него бесчисленное количество раз всеми возможными способами. Однажды она послала Мустафе в дар богатое платье, но тот был достаточно умен, чтобы сначала нарядить в него раба, и раб умер в страшных мучениях, ибо подклад платья был пропитан ядом. Были и другие попытки. Говорят, что и он пытался отомстить ей, но безуспешно. Кроме Сулеймана, лишь рука Аллаха может касаться Хюррем.

Поговаривают, что, не сумев добиться своего таким способом, Хюррем убедила султана, что Мустафа замышляет против него заговор. Если кого-то начинают подозревать в заговоре против султана, то жизнь этого человека висит на волоске вне зависимости от того, насколько оправданны подозрения. Даже любимый друг детства Сулеймана, великий визирь Ибрагим-паша ощутил на своей шее шелковые веревки палача, когда Сулейман решил, что тот сосредоточил в своих руках слишком много власти. В доме Османов царит родственная любовь, но она меркнет перед любовью к трону. Во имя этой любви умерло множество сыновей и братьев. И вот теперь самого сына Сулеймана обвиняют в заговоре против отца и подстрекательстве армии к мятежу.

Во время военной кампании Сулейман пригласил Мустафу в свой шатер, спрятался за льняной ширмой и смотрел, как на него напали огромные немые воины. Мустафа дрался яростнее семи тигров, защищая свою жизнь, крича, что невиновен в измене, но немым воинам протыкают барабанные перепонки, чтобы такие крики не поколебали их решимость, и вырывают язык, чтобы они никому не могли рассказать о содеянном. Сулейман горько плакал, глядя, как немые окружают Мустафу и затягивают тетиву лука у него на шее. Царственных особ всегда лишают жизни таким способом, чтобы никто не пролил их священную кровь.

Сулейман скорбел о почившем сыне, но приказал выставить его тело напоказ перед входом в свой шатер, чтобы янычары видели, какая судьба ожидает предателей. Мудрый султан боится своих янычар не меньше, чем они боятся его.

Тем утром принц Джихангир был в лагере. Он пришел к шатру отца, не зная, что его там ожидает. Он был так привязан к своему единокровному брату Мустафе, будто они появились на свет в один день из одной утробы. Однажды в Топкапы мне довелось видеть их вместе, и они были неразлучны. Простой в обхождении Джихангир вызывал у всех, кто его знал, такую же симпатию, как у отца.

Увидев мертвое тело своего кумира, Джихангир завопил, застонал и потерял сознание. Он погрузился в глубокое беспамятство, и даже лучшие лекари султана не могли пробудить его. Месяц он провел в забытьи, а потом оставил этот мир. Доктора сказали, что сердце принца не выдержало. Так и было. Его сердце не выдержало разлуки с Мустафой. Это знаю даже я. Когда Сулейман вернулся во дворец, всех пажей собрали для приветствия. Мы стояли на холме у королевской гавани. Даже с расстояния было видно, что свет в сердце султана померк. Мы чувствовали то же самое. Не было ни одного человека, который не любил бы нежного душой принца. Сулейман приказал построить в память о Джихангире огромную мечеть. О Мустафе говорить, разумеется, не полагалось.

В коридорах дворца шепчутся, что смерть Мустафы приведет к гибели дома Османов, ибо лишь он мог стать достойным преемником своего отца. Мой друг Насрид говорит, что смерть Мустафы и Джихангира играет против меня. Если бы Джихангир не покинул нас, то наверняка возвысил бы меня. Мой друг Шабух говорит, что смерть Джихангира мне на руку. До тех пор пока я развлекал его, шансов покинуть сераль и отправиться в море у меня не было.

Правду обо всем этом мы не узнаем никогда, как не узнаем и о том, какую роль во всем этом сыграло Божественное провидение. Я знал лишь одно: Джихангир был принцем, а я – простым пажом, но мне было очень жаль его. Мне будет его не хватать.

Глава 25

Четвертую неделю Нико ждал ее у решетки, а потом и пятую – и все напрасно. Он уже было решил сознаться во всем Кызляр-аге, ведь только тот смог бы узнать, что с ней стало. Нико было бы достаточно просто узнать о ее судьбе, и дальше он сам бы передал себя в руки палача, только бы узнать, что она в безопасности.

На уроке греческого Нико не смог ответить на вопрос, причем два раза подряд. Когда туман в его голове рассеялся и он понял, что произошло, перед ним стоял Искандер и в упор смотрел на него. В глазах Искандера искрилось любопытство.

– Задумался о своих тайнах, Аша? – тихо спросил он. – Поведай мне свои тайны.

– Нет, господин! Никаких тайн, я лишь… – начал оправдываться Нико, но запнулся и просто тупо смотрел в холодные глаза лалы, понимая, что выдал себя.

– Что ж, я знаю хороший способ вернуть тебе способность сосредоточиться, даже если у тебя и не развяжется язык, – процедил сквозь зубы Искандер.

Он заставил Нико забраться на крепостную стену над Бююк ода и простоять там восемнадцать часов кряду без воды и еды. Стена была шириной ровно с его стопу, и падение означало бы верную смерть, но Нико с легкостью выстоял не шелохнувшись, потому что его держали ее невидимые руки. Ему не было видно той части сераля, где жила она, но ему показалось, что он видит ее с подругами в саду, и она