– Я тебя тоже не помню. Я совсем маленький был, в садик пошел, когда мы переехали. Отдельная квартира, и с ванной, и с туалетом. Только топить надо, зато какая печка красивая.

Он замолчал. Саша подождала немного, также уставившись на дом, потом не выдержала:

– И что? Что случилось? Всё же так хорошо, значит, было?

– Вот от хорошего и запили. Гости стали всё время приходить, с работы, соседи, дом-то как раз в 1985 году построили, все новоселье справляли.

– Ну и что? – снова не вытерпела Саша.

– Ну и то! Стали выпивать. От радости. Понимаешь? Такое бывает, когда всё хорошо, всем радостно. Я ведь уже помню чуть-чуть. И что еда пропадала, что очереди днями стояли. А у нас всё было! Хлеб, мука, яйца, масло, маргарин, сгущенка – всего дофига. Папа первый спился. Никто и не думал. Он работал, хотя его уже обещали выгнать, но он каждый день ходил на работу, а пил по вечерам и выходным. Он и не спился даже, а пьяный просто упал и расшиб голову. Дома, при мне. Мама в цеху была. Я с нянькой сидел, с соседкой. Мама пришла, увидела папу, вышла на улицу за водкой и пила так полтора месяца. Мы с бабушкой папу хоронили, она из Каскары приехала. Но это я уже от бабушки знаю, я-то сам вот этого как раз не помню.

Максимка посмотрел на Сашу:

– Ну че? Интересно?

Саша не отвечала. Чтобы удержать слезы, она старалась посильнее выпучить глаза и чаще моргать – верный способ не заплакать, когда очень хочется. Так она несколько раз проморгалась и спросила:

– А кем теперь твоя мама работает?

– Да никем и не работает с тех пор.

– Как так? А на что же она пьет? И на что вы живете?

– Да черт ее знает… Я сам не знаю. Она торты и пирожные на заказ печет. Вот так, по ночам. Но это редко. Ей мало заказывают – не доверяют. Но она, если заказ возьмет, не пьет. Ночью делает, утром отдаст, ей деньги дадут, продукты, она и бежит за водкой. Или дружки у нее. Все друг друга по кругу поят. Я люблю, когда продуктами платят. Хорошо… Тут как-то ей заказали сто пирожных и три торта для твику. Я не знаю, что это. И она три дня не пила. Три дня пекла. Я трехлитровую банку сгущенки съел. И еще банка осталась. И масла килограмм, и сорок пять яиц, и муки полмешка. И еще нам денег немножко дали – вот так заплатили! – он сжал кулак и потряс им.

– ТВИККУ – это военное училище, – объяснила Саша.

Она это точно знала, в ТВИККУ учился Ирин муж. И Саша маленькая туда бегала через КПП, когда Иру не пускали. Передавала курсантам еду. Те же масло, сгущенку. Помнит, как один парень, его все звали Бурят, прямо за казармой отрезал ножом толстый кусок масла, которое ему через Сашу передали его родители, и съел. На месте!

Максимка мечтательно закатил глаза:

– Тогда было хорошо… Я даже в школу не пошел. Весь день радио слушал и смотрел на маму. Вот бы у них снова банкет был…

Надо уходить. Саша поняла, что сейчас сорвется в рев. Не сможет сдержать в себе слезы.

– Так ты придешь? – спросила она Максимку.

Тот кивнул.

– Тогда я пойду. У меня вещи у Аньки. Я замерзла. Хочешь на Евгению Владиславовну посмотреть? Она вон там, во-о-о-он, ее даже видно, ветки собирает.

Максимка помотал головой и пошел по тропинке к дороге. Потом обернулся и с тревогой спросил:

– А ты как пойдешь? На чаепитии будешь?

Саша не поняла:

– Конечно, буду.

– Ты же всё собаке отдала? Ты же сама сказала. Или у тебя два пирога было?

– Ааа, это… Мне Анька даст. У нее много сладостей, она мне даст, скажем, что это от меня. Она сама предложила. А так-то я не хотела идти без угощения…

После арки Максимка с деланным равнодушием сказал:

– Ну, тогда пока!

– Пока! – ответила она и вдруг спохватилась: – А ты за кого болеть будешь?

– Я? Где?

– Ну, на «Любовь с первого взгляда». За какую пару?

– Да хрен им! Ни за кого не буду, они тупые все. – Он помахал рукой и перебежал дорогу. Пошел к своей маме, которая валяется в туалете. Саша спохватилась и побежала следом:

– Подожди! Подожди!

Максимка насторожился.

– Подожди, – отдышалась она. – Я это… я… тебе помочь?

– С чем помочь? – Мякишев прищурился глазами, будто всегда носил очки и теперь без них ничего не видит.

– Ну… помочь маму из туалета вытащить?

Максимка шагнул назад и прислонился спиной к дереву. Долго думал. Саша была уверена, что он решает, соглашаться или нет. Потом сказал:

– Да нет, не надо. Там грязно всё.

Они молча стояли. Саша – прислонившись к фонарному столбу, Максимка – опершись о дерево.

– Я в Каскару уеду, когда четверть закончу. Меня бабушка давно зовет. Знаешь, как она меня любит? А я всё не ехал, с мамой хотел.

– Почему бабушка сюда не переехала?

– У нее же хозяйство большое, корова, куры, поросенок, огород. И она маму не любит. Она приезжает иногда прибраться тут, мне приготовить. Продукты привозит, у соседки их оставляет, иначе мамины дружки съедят.

– А ты хочешь в Каскару?

– Я-то? Да не знаю. Хочу, наверное. У бабушки там дом большой. Шесть комнат будет на нас двоих. Чисто-чисто всё, кружева. Только бабушка по-русски почти не говорит.

– Как так? Ты же говоришь? – Саша не поняла, почему Максимкина бабушка не знает русского.

– Ну, она татарка же. А муж ее русский был. Дед мой. Его током убило на работе, отец маленький еще даже сам не ходил. Он тоже до школы по-русски не говорил. Смешно. Его звали Иван Мякишев, а он по-русски не говорил. Но потом научился. И даже в институт поступил. Отец-то мой. Бабушка корову зарезала, чтобы платить за уроки химии. С ним занимались, он и поступил в Тюмень. Вот. А бабушка из Каскары только в гости выезжала. Там у них вообще никто не говорит по-русски, кроме учителей. Но зато очень чисто. Дома у всех большие, зеленые или голубые, у всех заборы крашеные, цветы перед окнами…

Он помолчал немного и неожиданно предложил:

– Ты потом приезжай ко мне. Поросенка посмотришь.

Саша не сразу ответила – она долго думала, что на всё это сказать.

– А ведь я тоже уезжаю! Нам квартиру с мамой дают. Двухкомнатную.

Максимка искренне обрадовался:

– Ух ты! Далеко?

– Это