знаю, что это было (не владею этой метафизической тарабарщиной), может быть и сон, но слишком явственно то, что между нами произошло. Мы были близки. Да, я знаю, это бред и, тем не менее, это так, у меня было достаточно оснований не сомневаться в этом, да еще твой запах на подушке, в комнате, запах, от которого кружилась голова. Я чуть с ума не сошла…

Прости за навязчивые повторы, но я не могу найти других слов для описания происходящего со мной. Я спала и проснулась такая счастливая, но обнаруженное мной повергло меня в отчаяние — тебя нет! — и шок. Что это?.. А потом я вспомнила наш разговор, весь, до мелочей. Пишу и… и все-таки никак не могу представить себе, что такое возможно…

Когда я сказала тебе, что ты действительно погиб, раз являешься мне, ты улыбнулся и сказал, что у тебя есть неоспоримое доказательство обратного, и это было сильное доказательство…

Только утром я поняла, что ты имел в виду. Но тогда я ничего не понимаю!..

Неужели ты был у меня? Со мной? Но как? И если это был ты, то где ты? Если ты остался жив после аварии, то почему я об этом узнаю во сне?..

Нет, бред! Я ловлю себя на том, что не пойму с кем разговариваю, кому пишу — тени? воспоминанию? живому человеку?.. Но если ты жив, как же ты бесчувствен! Неужели ты не можешь простить и мстишь мне? Но даже тени это не пристало, тем более, тебе — живому! Ты не был таким. Господи, что я пишу? (Но я решила написать тебе, во что бы то ни стало и без всяких черновиков, слишком сильно то, что я испытала сегодня ночью! Переписывать снова я не смогу, меня не хватит.) Это же… вот опять хочется написать: бред, сумасшествие, безумие, — и иначе это не назовешь!.. Я надеюсь, что причина, жив ты или нет, другая. В любом случае, дай мне, пожалуйста, знать, что ты, кто ты, где ты…

Мария.

P.S. Чтобы не выглядеть совсем дурой, я послала письмо не на твои адреса, проследить которые я смогла только до Гончарной набережной (дальше следовал какой-то замысловатый обмен с межгородом и никто не мог сказать, где ты: в С-Петербурге, Подмосковье или в Москве), а — твоим родителям, с «хитрой» припиской, что потеряла тебя, уехав в командировку за границу (собственно, так и было). Поэтому и письмо на английском: если что, в «хитрости» своей я не хочу оказаться такой же дурой ещё и в глазах твоих родителей. А на другом языке это письмо выглядит не так глупо нараспашку. Ну, а если ты жив, ты получишь это письмо и, значит, я не совсем безумна. И тогда… нет, я не знаю, что тогда. Во всяком случае, избавь меня от неизвестности, слышишь? Не тяни с ответом, прошу тебя, места себе не нахожу. М.»

Фома вертел письмо, пришедшее нераспечатанным, с припиской от родителей, что какая-то знакомая ищет его («Хорошая? Или по работе?..» Они мечтали о его карьере и женитьбе одинаково ревностно), и думал, что жизнь все-таки деликатная штука. Могла бы просто разродиться явлением этой Марии, М., с доказательством его ночного визита, обнаружения которого она не хочет скрывать. Ну надо же! Нет, он, конечно, бывал… в разных местах, и ночью тоже. Пьяный — да, но не во снах же! Что эта Мария себе придумала? Была в таком же состоянии? Хо-ро-ша-а!.. И что значит «как всегда с тобой»? — натыкался он на новые подробности. Он еще раз приходил? До этого? Во сне?.. Но — «всегда»! То есть много раз?.. Бред, действительно бред и безумие!.. И потом за что это я мщу?.. Тень отца Гамлета! Какое воображение!..

Фома бросил письмо на стол, допил из бутылки последний бокал, вздохнул и широко задумался. Нет, все-таки, интересно: пьешь, пьешь себе, и вдруг — бац!.. Темны пути твои, глубоко пьющий человек! Хорошо, что еще не все, у кого он бывал, пишут письма. Что с того, что иногда он был в таком состоянии, что всё, действительно, казалось сном, даже пробуждение?..

— Хочешь?.. — Леша тряс над его головой огромный, словно огнетушитель, металлический шейкер, готовя кому-то сложный коктейль.

Фома коктейлей не любил, он теперь пил только коньяк в строго оглушающих количествах. Для водки не было компании.

— Ты же знаешь, — вяло отмахнулся он. — Я не пью жидких гамбургеров.

— Да я так, вдруг ты с ума сошел… Что пишут? — поинтересовался Леша.

— А!.. — Фома с досадой махнул рукой, но потом решил все-таки поделиться:

— Леш, а тебе писали незнакомые дамы, что ты являешься к ним во сне?

— Если они незнакомые, то как же они могут написать мне?

— Логично! — кивнул головой Фома, в чем в чем, а в логике Леше не откажешь.

В доказательство этого, Леша поставил перед ним еще один бокал. «Последнее донесение!» — поднял он палец. Это был комплимент от хозяина ресторана, который был потрясен, узнав сколько Фома выпивает за месяц. Леша называл этот бокал «последним донесением из штаба». После этого он до Фомы ничего уже не «доносил», даже за деньги. Норма!

«Логично-то логично, но!..»

— Но при этом вроде бы выясняется, что мы как бы не совсем незнакомы, — добавил Фома после зрелого размышления.

— Что значит «не совсем незнакомы»?.. — Леша поставил шейкер. — Не совсем знакомы, это понимаю, а не совсем незнакомы… это как?

— А это значит, что ей кажется, что мы знакомы, а мне — нет!

— Ну-у… это удобная позиция, — сказал Леша. — Взрослая такая. Мужская.

— Да я ни от чего отказываюсь, я её просто не знаю! — воскликнул Фома, прихлопывая письмо.

— Но она-то откуда-то тебя знает, раз написала письмо?!

Фома с силой выпустил воздух. Опять он прав! Действительно, если бы эта М. не знала его, так и письмо бы не написала! Это потрясло Фому не меньше первого силлогизма Леши. Хым!

— Но она написала его