— Водку не люблю, — объяснил он.

— Прынс! — громко и раскатисто рыгнул Варфоломей. — Погода ему наса не нрависа! Водку не любит, воздух не тот!..

Он выразительно повертел куском жира возле виска.

— А сто тада тибе нрависа, а, прохозый?..

Другой рукой он достал прямо из очага зеленую бутылку. Она, узкая и элегантная, смотрелась здесь, как фарфоровые вазоны в конюшне.

— Это? — словно удивился Варфоломей. — Ох и молодой ты исо, глупый! На, пей вино-ооо!..

Доктор с опаской взял бутылку (Варфоломей любил фокусы), она была холодна, как из погреба, взглянул на этикетку. Сотерн 88-го года. Ничего себе!.. Акра забыл об удушливой атмосфере чума. Давно он не пробовал этого напитка…

— Ну, хорошо, а штопор у тебя есть?..

Варфоломей чуть не подавился, и в глазах его появилась укоризна; за укоризной появился и официант с глумливой физиономией маленького Варфоломейчика, представление разворачивалось вовсю.

— Чего изволите? — спросил маленький Варфоломей у большого.

— Стопор они воззелали, — ответил большой.

— Стопор?! — вскричал маленький, тоже переходя на чумовой прононс.

— Стопор! — закричал и большой.

— А больсе нисево иму ни нада?!

Они гневно вперились друг в друга, испепеляя. Казалось, еще секунда и все взорвется, к сёртовой матери! — странно было, что до сих пор не взорвалось от паров спирта и стреляющих искр очага.

— Сто исё придумаит?!

Они повернулись с этим вопросом к Доктору. Рожи красные, глаза синие навылет. Доктор пожал плечами. Тогда они молча сунули руки в костер, достали штопор, удивленно посмотрели на него: «эта сто ли?» — и передали Доктору. Оттуда-то появился и бокал тонкого стекла, почти невидимый.

— Всё? — хором спросили Варфоломеи.

— Закусить бы чего-нибудь! — сказал Доктор не очень уверенно.

— Закусить! — приказал Варфоломей.

— Закуси-ить? — удивленно и угрожающе протянул маленький.

— Да, закусить!

— А это что, по-вашему?! — Маленький, забыв сюсюкать, обвел глазами самоедскую роскошь стола: жир тюлений, жир китовый, оленьи рога, вымоченные в моче гренландского кашалота. — Хрен моржовый?

— Нет, холестериновый! — взвился Варфоломей. — Мы это не кусаем! Нам зырно!

— Да?! А кто это будет кушать, я что ли?! Сначала подай, потом убери… нашли мальчика!.. Во!.. — Показал маленький маленькую фигу.

— Это тебе — во!.. — Ответный кукиш навстречу.

Они убили бы друг друга этими взаимными кольтами, но забыли снять их с предохранителей и напрасно таращились, смертным боем, друг на друга. Не желая нагнетать обстановку более, Доктор сказал, что может и без закуски.

— Хрен тебе — без закуски! Развезет! — вскричали Варфоломеи. — Вот!..

Рядом с ним оказалась тарелка с нарезанным тюленьим жиром. Куски его плавились от жары и плавали от этого по тарелке, как глиссеры — быстро, по кругу. Доктор сдержанно поблагодарил.

— А не за сто!.. — Варфоломей выпил водки, потом со смаком отсосал полтарелки жира.

Доктор закрыл глаза.

— Харасо-аа!.. — Услышал он глубинную отрыжку, которая сотрясла чум, вырвавшись дублем из самых недр варфоломеевского чрева. — Эт-та-а-а!..

Доктор открыл глаза. Варфоломей промокал лицо и загривок огромным расписным полотенцем. Он сиял, как блин на масленице. И был один.

— Все скучаешь? — весело продолжал он уже нормальным говором. — Совсем озверел от скуки, даже злой какой-то! Раньше таким не был.

— Возможно… — Доктор осторожно лениво катал сладкое вино под языком и старался не дышать.

Вино вернуло ему ощущение Спирали — тяжеловатое, но словно бурлящее. Отменный вкус. Откуда у старика?..

Варфоломей широким жестом махнул рукавом перед его лицом, будто утирая его, и Доктор увидел, что они в каком-то ресторане. Дорогом. Вокруг сновали официанты, невнятный говор, приглушенный звон приборов, запах сигары с соседнего стола. Впрочем, на их столе тоже были сигары, кофе, коньяк. Но главное — было прохладно. Молодой человек в униформе разжигал сигару Варфоломею и был подозрительно похож на старика; такой же крутился возле Доктора. Джаз. Нет, не совсем джаз, а что-то новое в нем, еще не названное, на стыке. «Откуда он знает мои пристрастия?..»

— Как ты это делаешь?

— А я ничего не делаю, я слушаю, — хохотнул Варфоломей.

— Я к тебе пришел или ты меня поз… — Не договорив, Доктор рассмеялся:

— Ясно. Значит, это надо мне, а я веду себя невнимательно. Что там вселенная про меня поет?

— Уж больно ты важен, Акра-джан! Фигура ты, конечно, заметная, но чтоб вселенная про тебя пела? Она равнодушна, как… — Варфоломей покрутил пухлой «Дольче Габаной» перед своим носом, подыскивая сравнение, не нашел и махнул рукой. — Ну, в общем, ты сам знаешь!

— Как безличный глагол, — сказал Доктор.

— Точно! — радостно удивился Варфоломей. — Вот ведь… — Он повертел головой. — Да-а… а мы Оксфордов не кончали.

— И что?

— Ничего. Бесконечность ткнула пальцем во множественность, на карте оказался ты, значит, так тому и быть! Я здесь ни при чем.

— Знаю. Бесконечность в лице Ассоциации?

— А какая разница? Иерофанты лишь расшифровывают намерения вселенной и поддерживают равновесие, в той мере, какую считают необходимой, и средствами, которые сочтут возможными. Ты — средство…

— Они не расшифровывают, они интерпретируют.

— Акра-бой, ты тоже не можешь судить о чистоте информации. Разговор становится бессмысленным.

— Надоело все!.. — Доктор откинулся на стуле, незаметно потянулся. — Странно, но хочется в осень…

Ему хотелось в холодный солнечный день. Черные, от предчувствия, стволы деревьев, колючий воздух, шезлонг и одеяло. Закрыть глаза и спать. Он закрыл глаза.

— Ну-у! — протянул Варфоломей тоном: все мы чего-то хотим! — Какой ты, однако, нежный, господин сторонник решительных действий? Куда ты его гонишь?

— Не знаю, — усмехнулся Доктор, и ошеломленно открыл глаза. — Кого гоню?

— Отдохнул? — понимающе посмотрел на него Варфоломей.

Они были уже в деревянной избе. Хорошо, по-домашнему пахло