они скреблись к нему в душу, просили, умоляли, заклинали укусить. И ему приходилось, потому что мешки причиняли невыносимую боль, словно тысячи умирающих нервов.

Он пытался сцеживать излишки, но ничего не выходило. Буквально. Был ли это какой-то подсознательный блок, подаренный ему Штормом — неизвестно. Уника знал только одно — ему нужно кусать.

И он делал это снова и снова, чтобы всем стало легче и хуже одновременно. Если бы Жантигуна не был волком-тенебрийцем, и не разделял себя и остальных людей огромной стеной, то давно бы уже заметил, что происходит что-то неладное. Во всяком случае обратил внимание на точки от клыков. Однако, все еще было впереди.

Время Уники уходило. Теперь еще и Спот, которая тоже стала зависимой. И Самсона рано или поздно убьют просто потому, что он почти не реагирует на пытки. Его нервная система была настолько примитивной, что он страдал даже меньше лягушек. Его происхождение мог объяснить только сам Жантигуна, но никогда не заводил об этом разговоров.

А ведь Унике достаточно было просто улететь…

— Если вы позволите, не мог бы я полетать сегодня ночью?

Волк посмотрел на него, а потом щелкнул пальцами и в аквариуме кто-то перегорел навсегда.

— Утром почистишь аквариум и запустишь свежих. И побольше! Я сегодня много перещелкаю. Шторм, какая же скука.

— Да, хозяин.

Спустя полчаса Уника уже парил под звездами и холодной мунзой. Она тоже заряжала крылья, но холодный свет нельзя было сравнить с солнечным. Впрочем, Уника не собирался улетать далеко. У него было хорошо знакомое озеро недалеко от бункера, где он набирал материал попроще. Обычных квакш.

Но ему не хотелось лететь и туда. Нелюдь заметил крохотный водоем среди деревьев и спикировал к нему. Некоторое время он сидел на крупном булыжнике, глядя на мутную воду. Лягушки пели свои брачные песни, и от этого становилось только хуже.

Он полюбил Спот всей душой, если она еще, конечно, у него оставалась. Ему нравился и Самсон. Для него они теперь были семьей. Теми, про кого он мог сказать — свои. Жантигуна высокомерно считал, что Уника никогда не сбежит, потому что не сможет выжить самостоятельно. Что ж, очень может быть, хотя попробовать точно стоило.

Но зачем ему быть одному, если у него уже есть — подобные! И уж точно нельзя дать им погибнуть. Но что делать? Как одолеть… Создателя?

Уника чувствовал себя мышкой в гротескной западне, которая была раз в двадцать больше, чем следовало. Мышкой в западне… Что-то пришло ему на ум. Что-то очень знакомое. Уника вскочил. Затем наспех наловил сачком двадцать или тридцать лягушек, и полетел обратно к бункеру.

Он попросил охранников сопроводить его до кабинета Жантигуны, чтобы распугать зависимых. Те проворно разбежались по расположениям, оставшись незамеченными. Юркнув за дверь, нелюдь подошел к гигантскому подсвеченному аквариуму. Жантигуна уже спал, за стеклом была настоящая бойня. Десятки белобрюхих трупов медленно колыхались в воде. Как же этот людоед жалеет, наверное, что это не его основная пища.

Час ушел на то, чтобы вычистить весь этот кошмар. Затем Уника нетерпеливо выпустил по разным этажам новую партию лягушек и занялся кое-чем другим. Он выдвинул резервуар, в котором как будто бы никого не было, только большая керамическая амфора с пробоиной в боку. Пробоина была темна и зловеща как обитель древнего монстра. Отчасти так оно и было.

Уника отошел и вернулся с белой лабораторной крысой. Он поднял ее за хвостик и бросил в воду. Животное забарахталось, а потом принялось плавать, напрасно скребя лапками по стеклу. Это было неприятное зрелище, но Бритти нужно было кормить. А ел он — плоть.

Из амфорного мира показалась огромная пасть. Она все росла, росла, пока не появился, собственно, сам Бритти — любимец Жантигуны. Любимая игрушка-свистушка, визг которой смазывает уши. Кличка Бритти была бессмысленной в отличии от рта. В том смысла было — изрядно. Холодные инстинкты медленно нагрелись, и жаба приподняла голову словно гидравлически направляемая ракета. Несколько секунд ожидания. Загрузка протоколов. Подтверждение сильного голода. Подтверждение цели. Передача команды заднему двигателю. Успешно… Успешно… Успешно… Пуск!

Уника печально смотрел на мордочку, торчащую из огромной пасти. Он представил на ее месте лицо и не смог удержаться от мстительной ухмылки. Хап! Видение исчезло вместе с крысой. Зоб Бритти шевелился. Затем большой жаб удалился в темноту. Задним ходом, словно фура.

Нелюдь почувствовал на себе взгляд. Он увидел, как белые пальчики приподняли полотно, которым Жантигуна закрывал клетку. На Унику уставились белые горящие глаза.

— Все будет хорошо, — пообещал тот. — Я спасу вас.

Осталось только незаметно подбросить Бритти в котел.

Ах да, интересно, много ли ненависти сохранилось в том парне успевшем мысленно пообещать Жантигуне проклятье перед смертью?

Ква-ква, садист. Ква-ква, подонок.

Посреди пылящих развалин торчала невредимая шахта лифта. Она напоминала ось мироздания, которая не давала тысячнику окончательно приобрести статус «был». Огромные пласты железобетона скатывались вниз, жилые секции складывались, ангелы доламывали остатки верхних этажей — но шахта стояла. И в ней кто-то был.

Грязная окровавленная рука уцепилась за край уцелевшей площадки. Соскользнула. Вернулась назад.

— Давай старик. Мы почти на месте.

— Можешь говорить, что угодно, но теперь я знаю, что ты старше меня.

— Еще немного спортивной злости, старик.

Спот выскочила из шахты словно кто-то с силой врезал ей под зад. Она тут же вернулась, оступаясь на осколках, и протянула обе руки в темноту. Ретро, стараясь не стащить ее обратно, выполз следом. Они повалились рядом и некоторое время лежали не в силах даже смахнуть пот. Сорок этажей старой неудобной лестницы могут доконать кого угодно. Детектив не мог поверить, что Самара пользовался шахтой своего клоповника постоянно, да еще хвастался как это удобно и легко.

Надо поосторожнее шутить над его физической формой.

— Они уходят, — Спот показала пальцем в небо.

Неописуемые сущности, насмехающиеся над воображением жалких людишек, покидали видимую реальность и превращались в стихию. Разрушения и гибель множества боевиков вполне их удовлетворили. Эти смертные блохи теперь двести раз подумают, прежде чем смотреть на господствующие формы… жизни? В этом ученые жалких людишек пока не могли прийти к единому мнению.

— Если они убили Голубого, мы останемся ни с чем! — Фитцвиль поднялся. — Вставай!

— Пне плевать на Голубого, я хочу знать, где Уника.

— Именно об этом я и толкую.

Они осмотрелись по сторонам. Руины поднимались вверх, обнажая углы каких-то залов и мастерских. Стены были покрыты слоем бурой грязи, словно кто-то измазал поверхности ореховым маслом.

Спот и Якоб поднимались по уцелевшим ступеням, карабкались по застрявшим