— Я не знаю пути.

Зловещий свет, который пробивался сквозь повязку Танатеса, угрожающе вспыхнул.

— Ты говорил мне, что знаком с этими развалинами, — прошипел он. Несмотря на то что у него за поясом был кинжал Проклятие Мага, Коул отшатнулся перед лицом ярости чародея.

— Меня сопровождали туда бледные женщины! Они использовали какое–то устройство, чтобы скрыть от меня путь. Все, что я помню, — тени, и туман, и детский плач.

— Я могу показать вам, — раздался тихий голос.

Коул и Танатес повернулись. На них смотрели водянистые глаза Деркина.

— Мы с мамой провели годы жизни в развалинах, — добавил он. — Я проведу вас туда.

Западная часть развалин Святилища была во многом похожа на другие его части, которые помнил Коул. Древние стены, построенные из песчаника и прочих непрочных материалов, давно стали разрушаться, и здания кренились, заваливались друг на друга, поддерживаемые теми, что стояли рядом. Заброшенные улицы были покрыты каменными обломками и гниющим деревом. Буря добралась даже сюда, вода стекала вниз с высоты сотен футов, просачиваясь сквозь трещины в искусственных фундаментах, которые отделяли Город Башен от мертвого города, лежавшего под ним. Естественного света здесь почти не было, но факел, который нес Деркин, обеспечивал достаточное освещение, чтобы они втроем могли перемещаться по развалинам. Мама Деркина осталась ждать в гавани, она была еще слишком слаба после недавнего соприкосновения со смертью, чтобы рискнуть спуститься в подземный город.

— Белая Госпожа была некогда верховной жрицей Матери, — сказал Танатес, пока они углублялись в развалины, оставшиеся от священного города. — В политическом отношении и как маг она была, возможно, самой важной фигурой нашего времени. Это мне удалось выяснить во время моих исследований в Сонливии.

На секунду Коулу показалось, что он заметил какое–то движение за пределами освещенной зоны. Он уставился в темноту, но ничего не увидел. Даварус решил, что это, возможно, было всего лишь игрой его воображения.

— Я вот все думаю кое о чем, — сказал он. — А у Белой Госпожи есть имя? Она не могла всегда быть Белой Госпожой. Когда–то у нее было настоящее имя.

Танатес покачал головой.

— Если это и так, никто этого не помнит, а уж я — особенно. До самого последнего времени я не мог вспомнить даже собственного имени.

От удивления брови Коула поползли вверх.

— Ты не мог вспомнить собственного имени?

— Около пяти сотен лет я жил как ворона, а мое сознание затерялось в глубинах разума моего ангела–хранителя. Я пришел в Серый город в поисках ключей к разгадке своей личности.

— И что ты обнаружил?

— Мое настоящее имя среди прочего. Со сторонней помощью я начал воссоздавать свой раздробленный разум. Мои воспоминания все еще не полны. Но я верю, что найду искомые ответы в Зале Летописей.

— А тот, кто помогал тебе вновь открыть себя. Как его звали?

— Айзек.

Коул застыл на месте.

— Я знал некоего Айзека! — воскликнул юноша. — Он был примерно моего возраста, может, несколько старше… Он был… — Коул замолк. Он не мог припомнить, как выглядел Айзек. Юноше вспомнилось только, что лицо Айзека было поразительно неброским. Слуга Полумага не запомнился ему совершенно ничем, помимо того что он, казалось, настойчиво стремился втереться в доверие к старому варвару Кейну и остальным членам группы мятежников. — Я не помню, — признался он, чувствуя себя глупо.

Танатес склонил набок голову в свойственной ему манере.

— Ты тоже не можешь описать его внешность? Странно. Этот Айзек был загадкой. В обмен на свою помощь он просил меня о разных услугах, в которых я не видел тогда особого смысла. Теперь я думаю, он что–то планировал. Разрабатывал стратегию. Он был блестящим, бесконечно талантливым человеком.

— А я думал, что он придурок, — пробормотал Коул. И тут ему кое–что пришло в голову. — Почему ты спас меня? Я имею в виду, когда нашел меня умирающим.

— Я подумал, что смогу тебя использовать.

— Использовать меня? — настороженно произнес Коул.

У него возникло неприятное чувство, что он знает, к чему все это ведет.

— Ты убил Салазара. Ты свалил лорда–мага. Поэтому ты — путеводная звезда надежды, которую я зажгу, когда придет время. И ты обладаешь собственными странными силами. Ты — мощное орудие, дитя.

— Я — не орудие! — рявкнул в ответ Коул. — И я — не дитя. Меня уже тошнит от людей, пытающихся управлять мной. Из- за этого меня уже столько раз чуть не убили. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

Чародей, похоже, счел эту мысль забавной.

— Для мальчика, который желает, чтобы его оставили в покое, у тебя поразительное умение оказываться в центре событий.

— Больше — нет. После того как с этим будет покончено, я удовлетворюсь спокойной жизнью.

— Ты несешь в себе божественную сущность, Даварус Коул. Спокойная жизнь больше не для тебя.

Наступила неловкая тишина. Коул опустил взгляд на свои руки. Они опять стали терять цвет, жизненная сила, которую он похитил у Корвака, постепенно исчезала. Что сказал ему тогда Танатес?

«В тебе живет сама Смерть. Корми ее, и станешь сильнее. Сопротивляйся… и она будет питаться тобой».

Он сердито покачал головой. Он был решительно настроен никого и ничего не кормить. Он отказывается стать убийцей, чего, похоже, хочет от него сущность Похитителя.

Неожиданно Деркин охнул и поднял свой факел, насколько позволили ему корявые руки.

— Заброшенные приближаются, — прошептал он.

Коул заметил темные фигуры на границе освещенной факелом зоны. Сосредоточившись, он, кажется, услышал стук их сердец. Их были дюжины, звучали они слабо и очень неровно.

— Заброшенные? — шепотом переспросил юноша.

— Они редко отваживаются забираться в эту часть развалин, — пояснил Деркин. — Должно быть, что–то привлекло их сюда.

Коул опустил руку на эфес Проклятия Мага.

— Они опасны?

— Они питаются отбросами из верхнего города и обычно избегают людей. Но они могут стать опасными, если не поедят некоторое время.

Уродливые фигуры медленно продвигались все ближе, их влекло к трем незваным гостям, как мотыльков к пламени, хотя им, похоже, очень не хотелось вступать в круг света. Коул расслышал слабое шипение, словно умирающий с трудом втягивал в себя воздух. В напряжении прошла минута. Затем первый из Заброшенных вышел на свет.

Коул в ужасе отпрянул. Существо, которое возникло из теней, оказалось размером с большого ребенка. Оно было полностью обнаженным, его бледная плоть — столь тонка, что почти прозрачна, с просвечивающими сквозь нее внутренностями. Огромные глаза цвета свернувшегося молока, черты лица слабо очерчены, будто тот, кто создавал это существо, оставил его незавершенным. Каждый вдох отзывался каким–то вымученным дребезжанием в его недоразвитых легких.