Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Знал Эдвард или нет, ответить ему не пришлось. Уже в следующий миг дракон принял истинный облик, едва помещаясь в огромном подземном зале. Беловолосый снова не сумел отследить момент превращения, оно произошло мгновенно и очень легко. Оборотням, мучительно менявшим ипостаси, было безнадежно далеко до старейшей расы Бреонии.
Человек замер, с изумлением воззрившись на явленного ему совершенного зверя. Несмотря на внушительные размеры, покрытое ослепительно золотыми чешуйками тело дракона было изящным и гибким и двигалось со стремительной, смертоносной мощью. Но Эдвард не успел детально рассмотреть его, не успел ничего понять, не успел даже испугаться. Что бы это ни было – сверкающие металлом когти или узкие игловидные зубы, – обе сонных артерии оказались перерезаны с поистине медицинской точностью, и из аккуратных, но глубоких ранок хлынула алая, с резким гемоглобиновым запахом кровь.
Как подкошенный, Эдвард упал на колени, инстинктивно пытаясь зажать руками необратимо поврежденные сосуды, одновременно с пронзительной ясностью понимая бессмысленность подобных действий. В глазах его отразился предсмертный ужас, неконтролируемый первобытный страх небытия. Эдвард задыхался: кровавые струи во все стороны расползались от горла, как блестящие шустрые змеи; причудливыми яркими лентами просачивались сквозь сведенные судорогой пальцы. Кровь вытекала, не доходя до мозга. Когда болевой шок отступил, Эдвард вдруг разжал руки и с хриплым сдавленным стоном повалился на пол. Тело сотрясли сильнейшие конвульсии, глаза закатились.
Кровь же была повсюду: на руках, на неброских серых дорожных одеждах, на застеленном ковром полу; длинные белоснежные волосы разметались в беспорядке и тоже переняли цвет крови.
Видя скорый исход, дракон вновь принял человеческий облик и бросился к умирающему. И, не в состоянии справиться с силой жажды, не колеблясь приник ко вскрытому горлу. Твердой рукой удерживая тело, он не позволил тому метаться в агонии и откровенно наслаждался страшной дегустацией: как известно, предсмертная кровь, перед тем как обратиться в уксус, самая сладкая.
Разумеется, тогда, на границе жизни и смерти, Эдвард не видел ничего этого, но видел множество раз позднее, когда, теряя над собою власть, Альварх впадал в кровавое исступление первородной жажды. Золотые глаза его меркли, темнели и на несколько долгих мгновений делались совершенно черными, как солнце в час полного затмения. В этом удивительном превращении и крылась разгадка тайны, которую мало кто из ныне живущих знал: почему драгоценные камни, легендарные шерлы-близнецы, называемые «Глаза Дракона», имели вовсе не золотой цвет.
То был цвет, стыдливо скрывающий звериную природу мудрой старейшей расы – самых первых и самых совершенных хищников этого мира. То был цвет вечной жажды, которую не утолить.
Наконец Эдвард затих и перестал дышать – все было кончено. Это смерть.
Едва обостренный, чуткий слух уловил последний удар сердца, слабый удар и – тишину, Альварх отнял окровавленные губы от ставшего отравленным источника и взрезал вену у себя на запястье.
По жилистым пальцам потекла кровь, подобная чистому свету полуденного солнца или расплавленному золоту.
Лишь только первые тяжелые капли ее упали на лик беловолосого, скатываясь к приоткрытому пересохшему рту, как глаза умершего распахнулись и приняли совершенно осознанное, беспокойное выражение. Расширенные кляксы зрачков мгновенно стянулись до размера еле заметных точек и наконец пропали вовсе. Благодаря от природы темному цвету радужек, этой метаморфозы практически не было заметно со стороны.
Кровотечение прекратилось, а раны стремительно закрывались, оставляя после себя тонкие розоватые шрамы, но и те быстро исчезали без следа.
Кровь дракона оказалась сродни огню: густая, горячая, пряная, она без жалости опаляла изнутри. Эдвард плотно сжал зубы, отчаянно мечтая потерять сознание от дикой боли, но отчего-то этого никак не происходило. Он отчетливо ощущал, как меняется его тело, как древняя кровь вливается в горло, смешиваясь с его собственной, подавляя, преобразуя ее. Это было невыносимо: войдя в русло вен, ток солнечной крови сотряс все его существо, словно в эпилептическом припадке! Алая человеческая кровь трансформировалась, трансмутировала, переплавлялась в сияющую царственную влагу, наполнявшую жилы вечноживущих светоносных существ.
Только в эти кошмарные мгновения Эдвард осознал до конца, на что решился в опрометчивой своей авантюре!
Человек почувствовал дракона каждой клеточкой тела, сделался будто бы его частью. И более того – в любой миг Альварх мог потребовать большего, и тогда разум Эдварда сольется с его огромным сознанием, как капля сливается с океаном, – и перестанет существовать. Лишь какой-то тонкий, подобный листу рисовой бумаги, последний заслон удерживает сейчас от надвигающегося мощного прилива, от страшного слияния.
Этим хрупким заслоном было условие их Игры, которое Альварх ни в коем случае не мог нарушить.
Казалось, смертная плоть не в состоянии выдержать сокрушительного притока энергии, притока чуждой, недоброй силы. Казалось, смертный не в силах пройти через это испытание, через мучительную инициацию. Но Эдвард, крепко сцепив зубы, только твердил про себя любимое заклинание: нет ничего невозможного. Действительно, немало людей за историю мира становились стражами, а значит, совершенно точно… это возможно… возможно. Возможно!
Эта боль выжгла в нем многое.
…То был день, когда Эдвард умер и воскрес.
День, переломивший, располовинивший жизнь надвое, когда он умер человеком – а воскрес… кем-то другим.
Альварх же внимательно наблюдал за корчившимся у его ног беловолосым, не издавшим ни единого крика боли, и ледяные солнца стыли в его глазах, а за ними мерцало удивление.
Глава 36,
в которой за допрос наконец-то берется профессионал
– Так значит, вы работаете на господина советника первого ранга Лукреция Севира? – Винсент провел посреди листа длинную ровную черту, словно подводя неутешительный итог. – Старшего из рода Севиров, брата правителя Аманиты? Я все правильно понимаю?
За последние три с половиной часа, пока длилось дознание, Винсент успел уже задать множество самых различных, крайне неудобных для собеседника вопросов – наводящих и косвенных, зондирующих и уточняющих, зеркальных, контрольных и даже риторических, – умело направляя беседу в нужное русло. Он обращал внимание не только на непосредственные ответы, но и на тон, мимику, длительность и характер пауз, микродвижения глаз и другие неявные признаки, позволяющие проникнуть под самую кожу, прямиком во внутренний мир.
Теперь же пришел черед вопросов заключительных, которыми глава особой службы неизменно завершал свои мастерские допросы, каждый из которых был исключительным, неповторимым произведением следовательского искусства, достойным найти место в профильных учебниках.
– Все верно, господин канцлер, – обреченно выдохнул Стефан, полностью подтверждая выдвинутое обвинение. – Лично на него.
Глядя на измученный вид Стефана, можно было подумать, что его снова жестоко пытали. Лицо и шею покрывала ледяная
