От этой противоестественной связи избранная зачинала дитя, но то был не обычный плод, предусмотренный природой ее расы. Какое бы обличье ни принимали драконы, рождались они всегда в своем истинном виде – чешуйчатокрылыми ящерами.

Точнее, не рождались в привычном смысле слова, а высвобождались из временной оболочки.

Паразитирующий плод рос, питаясь жизненными соками и энергией матери, постепенно выпивая ее досуха. Формирование нового организма протекало медленно, гораздо медленнее, чем обычно. Все эти дни избранная пребывала в особенном состоянии, похожем на глубокий сон, и до самого конца не приходила в себя. Время для нее словно растягивалось. И, поскольку новый дракон, который в результате появлялся на свет, представлял собой ту же сущность, ту же личность, требовались долгие годы летаргии, чтобы процесс передачи информации от умершего сознания к переродившемуся завершился.

Конечно, теоретически драконы могли вступать в связь с себе подобными. Лорд Эдвард не сомневался, что прежде такое случалось, и нередко, ведь старейшая раса должна была как-то выживать, пока в мир не пришли последующие народы. На которых, как выяснилось, можно беззастенчиво паразитировать.

И не зря, наверное, ходили красивые легенды про драконью любовь, единственную в жизни, чистую, бескорыстную и жертвенную, которая в сегодняшние дни, в силу редкости, стала синонимом несуществующего.

Как считалось, драконы не имели четко выраженного пола.

Однако дух их, вероятно, все же тяготел несколько больше к одной из двух сторон энергии, по своему выбору воплощаясь в мужской или женской ипостаси, предпочитая говорить о себе в определенном роде. В древних трактатах упоминалось также, что дракон, принимающий женскую суть, однажды должен был добровольно отказаться от жизни и дать ее потомству.

Зная безграничный эгоцентризм современных драконов, представить такое было крайне сложно.

Когда же процесс перерождения наконец завершался, дракон попросту стряхивал с себя тонкую высохшую шелуху материнского тела и открывал золотые глаза. По внутреннему ощущению от момента смерти до момента нового рождения для него проходил всего один миг.

Однако он был очень голоден.

По природе своей драконы считались всеядными и, так или иначе, могли приспособиться к любым условиям существования. Но чем грубее была пища, тем хуже она усваивалась и меньше насыщала.

Наилучшим образом подходили тонкие энергетические субстанции – эмоции. Сильные и искренние всплески их, которыми удавалось подпитаться, надолго пополняли запасы жизненных сил. Способные на глубокие переживания люди всегда привлекали внимание драконов, примерно так, как привлек бы окровавленный кусок мяса голодного лесного хищника.

Однако просто находиться рядом с жертвой было недостаточно: необходимо, чтобы желанные эмоции были направлены на них самих. Любовь или ненависть, по сути, одно и то же высшее чувство, взятое по модулю, – вот что было для ящеров слаще самого сладкого акациевого меда.

На втором месте по питательности шла кровь. Уникальная субстанция, представляющая собой нечто среднее между материей и энергией, она являла собой настоящий живительный коктейль, нектар, способный быстро утолить самый жестокий голод. Говорят, кровь содержала в себе частицы души.

Помимо этого драконы могли употреблять плоть живых существ, а также плоды растений, но делали это разве что для удовольствия. Энергетически подобная пища почти не насыщала, и смысла в таком питании было не больше, чем человеку набивать живот травой: протянуть можно, но силы не наберешь.

Помимо особенностей жизнедеятельности пристальный интерес лорда Эдварда, да и многих пытливых заклинателей до него, вызывала природа драконьей магии.

Источником ее были не драгоценные минералы, как у людей, но и не собственная кровь, как у других рас.

Общеизвестным фактом была необъяснимая алчность драконов, питавших особое пристрастие к драгоценностям, которые веками копились и лежали без дела в их пещерах. Лорд Эдвард не сомневался: у яростной страсти к коллекционированию есть объективные причины. К примеру, можно предположить, что драконы собирали камни, поскольку в современном мире, который управлялся человеческими магами, те имели огромную ценность, представляя собой могущество и власть.

Но едва ли не с большим увлечением драконы составляли коллекции монет, слитков, медалей, колец – и вообще любых изделий из золота.

Золото было удивительным металлом, издревле привлекавшим внимание людей. Неспроста именно золото сделалось мерилом стоимости и красоты, эквивалентом всех благ. Магнетический блеск его манил и сводил с ума многих, его равно любили торговцы и поэты, и целые орды алхимиков десятилетиями пытались получить его из неблагородных металлов… но тщетно.

Особенность золота заключалась в том, что это было единственное вещество на свете, которое до сих пор не удалось получить искусственным путем никому – ни алхимикам, ни ученым, ни даже магам, хотя все они очень старались.

Крылся в золоте некий секрет, ключ к которому был бесследно утерян.

С годами лорд Эдвард понял, что связь драконов с загадочным желтым металлом невероятно чутка и прочна. Они обращались с золотом, как с живым. Они чувствовали его настроение, слышали его голос, чувствовали его аромат, которого, по заверениям ученых мужей, не было и не могло быть ни у одного металла.

Все это не оставляло и тени сомнений: драконья магия опиралась на древнюю силу золота, однако обнаружить сию таинственную взаимосвязанность или хотя бы выявить какие-то закономерности самому лорду Эдварду не удавалось, хоть он и потратил на безрезультатные, пусть и очень любопытные исследования не одно десятилетие.

Вскрыть замки главной драконьей тайны оказалось не так-то легко: это были замки с секретом.

Внезапно внимание правителя привлекло нечто странное, происходящее внизу, на улицах. Едва заметно нахмурив брови, он подошел к высоким, оледеневшим снаружи окнам и остановился. Резким движением отбросив в сторону тяжелую портьеру, сквозь покрытое прозрачной наледью стекло лорд Эдвард смог в полной мере насладиться панорамным видом Ледума.

Чудесным видом – конечно, если вам нравятся города, закованные в серебряные льды и укутанные плотными облаками ядовитого желтого дыма.

* * *

Разбираться с неприятными чудесами отчаянно не было времени, а потому, не сбавляя скорости, Себастьян вихрем промчался по хорошо знакомой улице и свернул в ближайшую подворотню.

Церковь находилась, конечно, не на самой уж окраине, но где-то неподалеку. В отдаленных районах Ледум изобиловал такими вот путаными узкими улочками, темными кривыми проулками и совершенно неожиданными глухими тупиками.

Вкупе с отсутствием стражей порядка такое положение вещей в принципе способствовало благополучному избавлению от погони, однако лишь в теории. На деле же все оказалось не так-то просто.

Инквизиторы упрямо следовали за Себастьяном. Хотя их не было видно – хвала Изначальному! – прямо за спиной, ювелир чувствовал, что они безошибочно идут по следу, висят на хвосте, как свора прекрасно обученных гончих на лове. Кроме того, уже вскоре в ответ на поданный предводителем