испарина, шумное дыхание с трудом вырывалось из груди, а в воспаленных от слез глазах застыли отчаяние и печать непередаваемой, неодолимой безысходности. Прикованный к специальному массивному стулу, Стефан был совершенно обездвижен и не мог даже утереть обильно заливающий лоб пот.

Тем не менее то было ложное впечатление: к задержанному и доставленному в Рицианум подозреваемому не притронулись пока даже пальцем.

Как видно, здешнее место само по себе производило поразительно удручающее впечатление. Наземные этажи здания, повергающего в дрожь и трепет весь Ледум, предназначались для личных кабинетов, архивов и служебных помещений; сразу под землей располагались комнаты для допросов, еще ниже – помещения для одобренных и экспериментальных пыток, коими чрезмерно увлекались некоторые молодые и усердные следователи, а в самых недрах таились глухие казематы для задержанных.

В совершенном молчании Стефану выдали казенную серую одежду с номером, надели тяжелые кандалы на руки и ноги и препроводили к одной из камер – по крутым, уводящим глубоко вниз винтовым лестницам, по мрачным коридорам, вдоль рядов идентичных безликих дверей. Все встречающиеся на пути стражники как по команде отворачивались от узника.

Стефан отлично понимал, в чем тут дело, и это повергало в тихий беспомощный ужас.

Всякий, кто переступал порог Рицианума, переставал существовать.

С ним не разговаривали, на него не смотрели, он стал пустым местом. Лишение всякого человеческого контакта было простым, но действенным наказанием. Одиночество тревожило. И именно оно, как выяснилось, оказывало на заключенных едва ли не самое сильное воздействие, быстро разрушая психику и волю к сопротивлению.

На нижних этажах Рицианума всегда царила стерильная тишина.

Запрещались любые звуки. Даже стук шагов заглушался обувью с мягкой подошвой и особым напольным покрытием, а несущие службу стражники общались между собой системой специально разработанных условных знаков.

Все камеры были одиночными, лишенными какой бы то ни было обстановки. В ведомстве особой службы обычно не проводили много времени, а потому о комфорте задержанных нимало не заботились, и эти несколько часов, дней, а изредка недель, без сомнения, могли считаться худшими в жизни несчастных.

Пребывание здесь и самое краткое время казалось невыносимым. Условия содержания в обычной камере, независимо от ее назначения, были строже, чем в карцере рядовой тюрьмы, а про карцер Рицианума, который также имелся где-то на самых глубоких этажах, и вовсе предпочитали не думать.

Камера Стефана была крохотной глухой нишей размерами два на два метра, стены которой отсыревали и беспрестанно текли. В кромешной темноте он сразу же задохнулся от острого приступа клаустрофобии, которой раньше, в общем-то, не страдал. На ледяном полу едва возможно уместиться лежа, но лучше не делать этого, разумеется, если в списке желаний среди первых пунктов не значится умереть от чахотки. Вставать и ходить было нельзя, чтобы не звенеть кандалами, оставалось только аккуратно сидеть на корточках, опасаясь издать хоть какой-то звук и оказаться-таки прикованным к полу с кляпом во рту.

Несмотря на все эти невеселые обстоятельства, когда к допросу приступил лично глава особой службы, уже вскоре Стефан сам, добровольно и с благодарностью вернулся бы в свою камеру или принял какую-нибудь другую пытку, только бы форменное издевательство наконец кончилось.

Однако ожидания его все не оправдывались.

На столе Винсента стояли небольшие песочные часы – единственное, что давало представление хоть о каком-то движении времени, которое, по всей вероятности, в комнате для допросов застывало напрочь, как муха в янтаре.

Песчинки даже не сыпались, а флегматично перетекали, лениво проталкиваясь сквозь узкую витую горловину. И все бы ничего, только противоестественное течение их происходило из нижнего сосуда в верхний, что в первый миг шокировало и без того надломленную арестом психику Стефана. То были не обыкновенные часы, а магические: вместо песка в них использовалась сияющая крошка драгоценных минералов – алмазная и рубиновая. При движении разноцветные частицы смешивались необыкновенно живописно.

Некоторое время Стефана даже занимал сей необычный процесс, который длился ровно пятнадцать минут, но постепенно диковинка перестала развлекать. В какой-то миг узник даже начал ненавидеть дорогую безделицу, бесстрастно отмерявшую время его мучений. И вот, уже в четырнадцатый раз за сегодня механическим движением Винсент перевернул часы, а это означало, что невыносимую пытку разговором вновь продлили.

Вечер определенно грозил Стефану нервным расстройством.

– Вы признаете также, что, помимо регулярного сбора сведений для господина Севира в течение последних четырех лет, вы осуществляли на территории полиса профессиональную деятельность ювелира? – Винсент методично перечислял все преступления Стефана, через равные интервалы постукивая по столу кончиком остро отточенного карандаша. – Осуществляли незаконно, будучи не зарегистрированным в официальной Гильдии?

– Да, признаю, – грустно вздохнул Стефан. О, как хотел бы он отвести глаза или даже зажмуриться – лишь бы не видеть это чудовище в казенном сюртуке, вытянувшее по одной все жилы. Но, прикованный, не мог и на сантиметр повернуть головы, а закрывать глаза правилами допроса строго запрещалось.

Узкие ястребиные скулы и впалые щеки придавали облику Винсента изрядную долю хищности, серые глаза пронзали насквозь. Проклятый канцлер ни на секунду не отрывал от Стефана холодный взгляд, и металлический блеск монокля уже сводил его с ума. Что ни говори, а человек в этом страшном существе давно кончился. Если вообще когда-то начинался.

– И вы подтверждаете, что принимали непосредственное участие в покушении на августейшего правителя Ледума, изготовив на заказ точную копию украденного черного турмалина, известного под именем «Глаз Дракона»? – Тон Винсента был близок к утвердительному, не являясь, однако, ни обвинительным, ни обличительным – голос был попросту лишен всякой эмоциональной окраски. Так же, как и лицо было лишено живой мимики. – Вы поставили в известность своего столичного хозяина и получили от него разрешение на выполнение данной работы. Подтверждаете или нет?

– Подтверждаю, – глухо простонал Стефан, обливаясь холодным потом. – Но, клянусь всем святым, я не имел понятия, для каких целей используют требуемую копию! И имя заказчика мне неизвестно.

* * *

Глава особой службы в легком недоумении выслушал прозвучавшие жалкие оправдания. Если это была попытка вызвать сочувствие, то она провалилась с треском, даже и не повеселив.

Сейчас дух узника был безоговорочно сломлен. Однако сломить его оказалось не так-то и просто.

Эта внешне простая, безыскусная, нарочито заурядная шкатулка имела хитро спрятанное двойное дно. Вопреки всем возможным ожиданиям, внутри скрывались изворотливый ум и сильная воля, которые помогали Стефану неплохо держать удар на протяжении допроса и сопротивляться умелому давлению, не снимая удобной личины неудачливого чудака, местного дурачка, которого совершенно никто не принимает всерьез.

Великолепная маскировка.

Пожалуй, слишком великолепная, чтобы ввести в заблуждение главу особой службы – но с ним мало кто мог потягаться в психологических играх. Хотя,