Семен, Израилевич Кац, высокий сухощавый старик с буйнойбелоснежной шевелюрой, обнял Антона, а Вере галантно, поцеловал руку.

Известный всей Москве адвокат жил скромно. Двухкомнатнаяквартира в старом, послевоенном доме на проспекте Мира вовсе не сверкалароскошью. Добротная простая мебель, сделанная на заказ; ни антиквариата, никартин на стенах, только семейные фотографии в рамках.

Львиную долю своих солидных сбережений Семен Израилевичпереправил в Париж, где жила его единственная, нежно любимая дочь Машенька смужем-французом и двумя сыновьями. Туда же Кац собирался переехать сам, но всемедлил. Не нравился ему Париж, казался холодным и надменным. В Москве он скучалпо дочери и по внукам, в Париже тосковал

По Москве.

– Весь мой огромный и печальный жизненный опыт не помогаетрешить одного простого противоречия, – говорил старик, – я хочу умереть народине, но не в одиночестве, а чтобы рядом были внуки. Однако это невозможно.Вот и не умираю, живу то в Москве, то в Париже.

Многие думали, что старик совсем отошел от дел, занят лишьсемейными проблемами и мемуарами. Кац давно не брался ни за какие процессы, аконсультации давал крайне редко. Но мало кто знал, что старый адвокат владеетсамой свежей информацией об уголовной жизни не только Москвы, России, нозарубежья – ближнего и дальнего. Каким образом он собирает и, главное, гдехранит эту информацию, не знал никто.

С покойным отцом Антона, полковником КГБ ВладимиромНиколаевичем Курбатовым, старого адвоката связывали давние приятельскиеотношения. Они были знакомы больше тридцати лет и за эти годы успели оказатьдруг другу множество мелких и крупных услуг. Семен Израилевич почти сразу узнало гибели Дениса Курбатова, причем не от Антона и не от Ксении Анатольевны, а изкаких-то своих источников. Его сочувствие было искренним, он спрашивал потелефону, не нужна ли помощь. Антон поблагодарил и отказался.

Это было десять дней назад. А вчера вечером Антон спросилстарика, когда к нему молено подъехать. Кац ответил, что всегда рад его видеть.Антон попросил разрешения прийти с дамой, старик хмыкнул и сказал: «Это темболее приятно».

Он провел их в комнату, усадил в кресла у журнальногостолика, сам сел напротив.

– Ну что, Антоша, ты ведь наверняка по делу. Сейчас никтопросто так в гости не ходит. Особенно к старикам, да еще рано утром.

– Да, – искренне признался Антон, – я по делу.

– Только не сразу, ладно? Я еще не совсем проснулся. Отвык,знаешь ли, заниматься делами с раннего утра. Скажи, как мама? Опомнилась немного?Сколько бедной девочке пришлось пережить – сначала Володина нелепая смерть,теперь вот Дениска… подумать страшно. Для меня твоя мама до сих пор девочкаКсюша с музыкальными пальчиками.

– С мамой сейчас трудно, – признался Антон, – боюсь,придется показать ее психиатру.

– Не тяни с этим. У меня есть хороший специалист. БеднаяКсюша, такая была красавица. А что, нашли убийцу? Есть какие-нибудь новости изПраги?

– Нет. Собственно, я об этом и хотел с вами поговорить…

– Антоша, – старик покачал головой, – об этом мы говорить нестанем. Ты знаешь, я от дел отошел. Дениса не вернешь, а тебе лучше держатьсяподальше от сыщицких проблем. Убийство – дело сыщиков, а не родственников.

– Я не собираюсь искать убийцу, – тихо сказал Антон.

– Ну и молодец, – улыбнулся старик, – давайте мы с вами,молодые люди, чаю выпьем. Или кофе. Вы успели позавтракать? Лично я не успел.Мне будет очень приятно позавтракать в вашей компании. Антоша, мы с тобойпойдем на кухню, займемся стряпней, как настоящие мужчины, а вы, Верочка,отдохните.

– Спасибо, – улыбнулась Вера, – может, я все-таки помогу вамс завтраком?

– Ни в коем случае! Женщин нельзя близко подпускать к плите.У меня есть помощница по хозяйству, милейшая дама, но гренки у нее непременноподгорают, мясо получается жестким, рыба крошится и теряет сок, а кофе всегдаубегает.

Оставшись одна в уютной чужой комнате, в огромном мягкомкресле. Вера на несколько минут закрыла глаза. Она почти не спала этой ночью.Пыталась заглушить тяжелый, тошный страх механической работой над переводом. Носамые простые слова вдруг теряли смысл, она тупо смотрела на экран компьютера идумала только об одном. Почему она. Вера Салтыкова, уже не юная и в общемсовсем не глупая женщина, дала себя обмануть, использовать в качестве наживки,подсадной утки или кого там еще?

Ей нагло, сознательно врали, каждый день, каждую секунду. Иведь чувствовала она какой-то тайный подвох. Чувствовала, но врала себе: нет,он хороший, у него просто было тяжелое детство…

Вера так легко оправдывала других, но теперь надо былокак-то оправдаться перед самой собой. И она не могла. Да, банальная, старая,как мир, женская потребность быть любимой. Это вполне понятно. Да, сложныймноголетний роман со Стасом, усталость от одиночества. И это понятно. Но витоге Вера дала себя втянуть в чужую, грязную и совершенно непонятную игру. Нетолько себя, но еще маму, Соню, Стаса…

Чем больше она думала, и бессонной ночью, и сейчас, утром,как бы на свежую голову, тем меньше верила, что Стаса убила его жена. Если этаженщина по имени Инна хотела завладеть квартирой, она не стала бы вот так,открыто и бесхитростно, избавляться от мужа. Ну, предположим, напилась. Можнопредставить очень пьяную разъяренную женщину, которая в пылу семейного скандалазапускает в мужа утюгом, сковородкой или хватается за нож. Но представить, какпьяная женщина крадется ночью и всаживает нож в спящего мужа… Нет, так небывает.

Надо позвонить этому Завьялову, прямо сегодня.

Узнать телефон следователя. Стас где-то видел Федора исказал об этом. Стас, как нормальный человек, пытался вспомнить, где и когдаони могли встречаться раньше. Стасу было интересно, за кого Вера собираетсязамуж. Он сказал: это валено, я обязательно вспомню. Федор вошел в комнату втот момент, когда Стас задал простой вопрос: как вы с ним познакомились? Федорвполне мог стоять под дверью и слышать весь их разговор. Даже если он сам не помнил,где они встречались раньше, ему, уж конечно, не надо было, чтобы это вспомнилСтас.

Пора связаться со следователем и вообще с милицией. Хватит…

– Верочка, вам чай или кофе? – Антон заглянул в комнату.

Вера вздрогнула и открыла глаза.

– Мне кофе, если можно. Покрепче. Антон кивнул и вернулся накухню.

– Между прочим, очаровательная барышня, – говорил СеменИзраилевич, нарезая сыр специальным ножом тончайшими, прозрачными ломтиками, –у тебя с ней как, всерьез или… гм… как всегда?