Антон удивленно взглянул на старика.

– Семен Израилевич, у меня с ней вообще ничего. Мы пришли поделу. Так получилось, что мы оба, не будучи знакомы, вляпались в одну сквернуюисторию. Сначала вляпались, а потом уж познакомились.

– Ну вот, я всегда говорил, нет худа без добра, – хмыкнулстарик. Достань-ка там ветчинку из холодильника. Нет, вот резать я буду сам. Тыпока что зеленью займись.

Антон уже в который раз пытался завести разговор о том, радичего пришел к старику, но все не получалось. Семен Израилевич был так поглощенприготовлением завтрака, что, казалось, все прочее пролетает мимо его ушей.Стоя у раковины с пышным пучком укропа в руках, Антон сделал еще одну попытку:

– Семен Израилевич, я хочу вам показать фотографию.Возможно, в вашем архиве…

– Подожди, – поморщился старик, – какой архив? Нет у меняникакого архива. И вообще, такие вещи не обсуждаются на голодный желудок. Я ужепонял, у тебя важный разговор. Но давай сначала позавтракаем спокойно. Ты жезнаешь, я не могу говорить о делах натощак. Если я не позавтракаю, у меня,между нами, мальчиками, будет громко и неприлично бурчать в животе. Этоотвлекает и не дает сосредоточиться. И перед барышней неловко. Да, а барышня –прелесть. Есть в ней что-то такое… знаешь, когда она вошла, я сразу вспомнилполотна старых мастеров… голландская школа, эпоха Возрождения…

Наконец завтрак был готов. Семен Израилевич постелил на столбелую скатерть, не спеша, со знанием дела, расставил тарелки, разложил приборы.

– Молодые люди, я понимаю, у вас серьезные неприятности, –сказал он, когда они уселись за стол, – но не стоит думать о них во время еды.Аппетит лучше не станет, а неприятностей не убавится. Верочка, этой кофейнойчашке сто лет, – он поставил перед Beрой тончайшую, почти прозрачную фарфоровуючашку. Мой дедушка вез сервиз из Китая в девяносто седьмом году. В восемьсотдевяносто седьмом. Он добирался до Москвы почти месяц. Во Владивостоке у негоукрали все деньги, много было приключений. И в Москву он привез черепки вместосервиза. Только одна чашка уцелела. И прошла эта чашечка три войны, революцию имного чего еще. Но уцелела, такая хрупкая, почти прозрачная. Вы, Верочка,выпейте из нее кофе. Я не суеверный человек, но она приносит удачу.

– Даже страшно держать ее в руках, – улыбнулась Вера.

– А вы не бойтесь. Пейте кофе на здоровье. И взбодритесь,взбодритесь.

После завтрака все трое закурили, и Антон достал фотографию.Вера уже видела ее. Антон показал сразу, как только они сели в машину. И всеравно взглянула еще раз.

Старик осторожно, двумя пальцами, взял снимок, поднес совсемблизко к глазам, долго рассматривал сквозь очки. Потом резко встал и, ни словане говоря, вышел в другую комнату. Вернулся он минут через пять, сел в кресло итихо спросил:

– Антоша, откуда это у тебя?

* * *

Соне очень хотелось мороженого. В ее кошелечке было пятьтысяч. В супермаркете на углу продается ее любимое, сливочное в белом шоколаде,с орешками. Оно как раз стоит четыре восемьсот.

Дома никого не было. Надежда Павловна ушла на работу,Верочка отправилась вместе с Курбатовым к какому-то старому адвокату, выяснятьпро Федора…

Будет неприятно, если сейчас он заявится, собственнойперсоной. У него есть ужасная манера – приходить без звонка. У него вообще всеманеры ужасные. Он начнет выспрашивать, где Вера, и, чего доброго, останетсяздесь, будет ее ждать. Вдруг Курбатов проводит Веру до квартиры? И тогда Федорвсе поймет… А может, он уже понял? Бандюга, урка несчастный. А эти тоже хороши,в милиции. Когда она заинтересовалась фотографией особо опасного преступника,они далее внимания не обратили, не спросили: а где ты его видела, девочка?Будто и вовсе не хотят ловить. А человека, который застрелил мразь, ловят.Очень старательно ловят. Конечно, хорошего человека поймать проще, чем бандита.

В том, что убийца сумасшедшего маньяка – человек хороший ипоступил совершенно правильно, десятилетняя Соня Логинова не сомневалась нисекунды.

Соня надела шорты, футболку, немножко повертелась передзеркалом, размышляя, оставить ли волосы распущенными или лучше сделать хвост. Сраспущенными красивей, зато с хвостиком удобней и не так жарко. На полочке узеркала она заметила свою любимую заколку, большую, удобную, с нарисованнымпятнистым далматинцем. Соня ее без конца теряла, а Надежда Павловна находила.Вот и сейчас нашла, положила у зеркала.

Она расчесала волосы, собрала их в толстый хвост на затылке.Нет, так тоже неплохо. Мама сейчас наверняка бы сказала: ты вертишься передзеркалом, как будто на бал собираешься, а всего-то в супермаркет за мороженым.А папа сказал бы: да ладно тебе, она ведь девочка. Кому, как не ей, вертетьсяперед зеркалом?..

Когда Соня застегивала сандалии в прихожей, Мотя засуетился,запрыгал вокруг нее.

– Я потом тебя возьму, – пообещала она, – тебя в магазин непустят. Ты же не согласишься сидеть и ждать меня у двери.

Мотя изо всех сил стал крутить хвостом. Наверное, он хотелсказать, что согласен ждать ее где угодно и сколько угодно, только бы она взялаего с собой.

– Ты не расстраивайся, я быстро. А мороженого тебе все равнонельзя, Соня погладила пса по голове. – У тебя от сладкого глаза портятся.

Было жаркое, ясное утро. Соня побежала через пустой двор.Дети все разъехались. Гулять одной, конечно, скучно. Но все равно лучше, чемсидеть дома в такую погоду, да еще Федор может прийти в любую минуту…

Она вошла в длинную темную арку, отделяющую двор от площади.Сзади послышался шум мотора и грохот тяжелого рока. Соня отошла в сторонку,прижалась к стене арки, чтобы пропустить машину. Темно-вишневый «жигуль»притормозил рядм с ней. Окна в машине были открыты. Оглушительно орала музыка.За рулем сидел светловолосый очень бледный мужчина.

– Девочка, ты не знаешь, где здесь ближайшая аптека? –прокричал он, высунувшись из окна.

– Сейчас из арки направо, через площадь, и первый переулокналево, – стала объяснять Соня,

– Что? Не слышу! – Мужчина старался перекричать музыку.

На заднем сиденье Соня увидела худую, коротко стриженнуюженщину в майке с открытыми плечами.

– Девочка, ты не ему, ты мне объясни, – женщина тожестаралась перекричать музыку, – у него сердце прихватило, а я машину водить неумею. Срочно нужен нитроглицерин.

– А вы сделайте потише, – сказала Соня.

– Что? – переспросила женщина. – Подожди, не убегай, явыйду. У нас радио заело… Задняя дверца приоткрылась. «Странные какие, – успелаподумать Соня, – такой молодой, и уже сердце…»