Конечно, Андроник II отличался от них – он был мягким и кротким человеком, богобоязненным, благочестивым и неконфликтным по натуре. Василевс очень не любил проливать кровь, и его царствование было едва ли не самым «либеральным» за последнее столетие. Этот «тихий» царь сумел восстановить спокойствие и мир в Церкви, не прибегая к репрессиям и не давая повода упрекнуть себя в «цезаропапизме».

Как и любой «средний» правитель, не отмеченный яркой искрой Божьего таланта, Андроник II совершал ошибки, например – распустил флот и пренебрег национальной армией. Не все получалось у него и с финансами. Вынужденно пойдя на союз с генуэзцами, император почти обессилил византийскую промышленность и торговлю. Но сколько подобных сцен видела история во все времена и народы! Кроме того, Андроник II начинал свое царствование не с «белого листа» – зачастую он был вынужден продолжать политику, истоки которой зародились при предыдущих царях, также далеко не безошибочных в своих действиях.

Однако нельзя забывать и о его замечательных достижениях. Талантливый дипломат, он сумел нейтрализовать угрозы Валуа, сведя на нет французскую экспансию. Встретившись с попытками сербов подмять под себя Византийскую империю, довел дело до того, что Стефан II Урош, удовольствовавшись родством с царственным домом, считал для себя за честь помогать императору. При нем татары, жестоко терзавшие Русь и Европу, оставались добрыми союзниками Византии. Несмотря на отказ от Лионской унии, при Андронике II Палеологе практически не было слышно о какихлибо активных действиях Римских епископов – традиционных организаторов военных кампаний против Византии. И хотя тому способствовали другие обстоятельства, но заслуги в умиротворении отношений с опасной Римской курией нельзя недооценивать.

В конце концов, Андроник II лишился власти и претерпел скорби под конец жизни не за измену национальным интересам, а именно за попытку сохранить централизацию власти, обеспечить правопорядок и уникальную политическую систему византийского общества. Даже когда встал вопрос о выборе между интересами членов его семьи и государства, Андроник II нисколько не колебался.

Современник писал по поводу смерти Андроника II Палеолога: «Солнце земли, куда ты скрылось, оставив нас умирать от холода бедствий? Душа римлян, куда ты улетела?»[676]

I. Культ императора

Прошло тысячелетие после того, как святой и равноапостольный Константин I Великий привел Священную Римскую империю в Церковь. Многое, очень многое изменилось с тех пор в мире. Византия стала совсем иной по рисунку границ, а территория Константинопольского патриархата многократно превысила площадь государства. Но и сейчас, после всех политических катастроф и неудач, вновь и вновь звучат те же славословия в адрес царской власти, какие слетали еще с уст Отцов Вселенских Соборов. Поразительно, но при развивающемся «восточном папизме» и новых эллинистических тенденциях в высшей элите, в условиях расколотой на части Кафолической Церкви, во время, когда само существование Византии висело на волоске, казна была пуста, а василевс вынуждался прибегать к помощи турокмусульман, чтобы защитить рубежи Империи, императорское достоинство ничуть не пострадало в глазах византийцев. Царская власть попрежнему находит замечательных идеологов, способных разглядеть в ее существе многоцветные грани Божьего промысла. Одним из них по праву считается св. Григорий Палама.

В молитве о царях, которую он по традиции должен был произнести после епископской хиротонии в качестве своего рода присяги на верность василевсу, выражается христоцентрическое мировоззрение святого подвижника. Христос – «Царь царствующих», Им «цари царствуют». Он – «единственный подобающий нам архиерей и царь, будучи воистину единственным пастырем и епископом телес и душ наших». И священство, и царство происходят от Христа, и носители этих служений симметрически подчиняются Христу.

Но наряду с этим неожиданно возникает своего рода «асимметрия», связанная с царственным положением императора в Церкви. В своей молитве святитель, обращаясь к Христу, говорит: «Ты судил им царствовать над жребием Твоим и над земной Церковью Твоею». Эти мысли созвучны с идеями св. Симеона, Фессалоникийского архиепископа, но там они выражены менее определенно: «Ты судил им (царям) начальствовать над святым Твоим народом и над царственным священством». Святой Симеон не указывает конкретно никаких церковных полномочий царей, а святой Григорий Палама прямо говорит: «Ты поставил их защитниками Церкви, покровителями Твоего наследия, хранителями нашей веры в Тебя».

По мнению специалистов, между Царством Небесным и христианским царством римлян, как их понимает и описывает Палама, есть соотношение первообраза и иконы: «Яви наших царей, изображающими, насколько это возможно, Твое вечное Царство». Итак, царь подобен иконе, через которую можно разглядеть другой, Божественный мир. Следовательно, сан его священен, и он столь же промыслительно дан Богом человечеству, как и те святые, наши спасители и молитвенники, которые изображены на «традиционных» иконах[677].

К слову сказать, аналогия иконописного изображения святых с портретами царей известна и применялась в Церкви задолго до св. Григория Паламы. Как говорилось на VII Вселенском Соборе 787 г., «если царским портретам и изображениям, отправляемым в города и села, выходит в сретение народ со свечами и кадильницами, оказывая почтение не изображению на облитой воском доске, но императору; то насколько более следует в Церквах Христа Бога нашего изображать икону Спасителя нашего Бога, и непорочной Марии, и всех святых». Аналогия здесь имеет силу доказательства: «Царь есть образ Божий в особом, более широком смысле, чем какойлибо человек. Цари соцарствуют Христу, Который есть Глава Церкви. А потому цари стоят во главе христианского человечества, и в этом смысл их служения»[678].

Палама утверждал, что правда Христова вошла в историю, когда к власти пришел св. Константин Великий, «царствовавший воистину боголюбезно». Но тьма готова поглотить христианское царство. Святой Григорий видит опасности, ему угрожающие, вполне реалистически. Это прежде всего гражданские войны, бушевавшие в Византии на протяжении почти всей второй половины XIV века. Последствия, как мы знаем, были ужасны: они не только подорвали Византию, но и резко ослабили институт царской власти. Но при слабой царской власти Империя не устоит перед тьмой, а само христианское общество скатывается к языческим временам.

Поэтому вполне обоснованно св. Григорий Палама изображает гражданские войны не как политические события, не имеющие никакого отношения к сокровенной духовной жизни христиан, но, напротив, как катастрофу Церкви. «Мы вновь отвергли заповеди Твои, – говорит он, – не желая знать друг друга, и стали как в начале, когда Ты еще не собрал нас в единого Бога, единую веру, единое крещение, единое общение неизреченное и единящее, и больше не несем в себе образ Твой, Отца любви».