против империализма». Основное внимание теперь было сосредоточено на освобождении своих заключенных товарищей и противостоянии государственным органам. Похищение берлинского председателя ХДС Лоренца весной 1975 года уже было направлено – успешно – на освобождение товарищей. Через несколько недель группа РАФ захватила посольство Западной Германии в Стокгольме. Когда федеральное правительство отказалось освободить группу управления Андреаса Баадера, которая была заключена в тюрьму в Штутгарте, террористы застрелили двух сотрудников посольства и в конце концов подожгли здание. С началом суда над руководителями РАФ в Штаммхайме в 1975 году культ «политических заключенных» еще больше усилился и иногда принимал причудливые формы. Незначительная часть Новых левых проявила солидарность с заключенными террористами и агитировала против «пыток изоляцией» и «уничтожающего заключения», которым они подвергались. В действительности, об этом не было и речи; напротив, заключенные РАФ пользовались широкими привилегиями, которые не предоставлялись другим заключенным. В то же время, однако, они изображали себя потенциальными жертвами германского фашистского полицейского государства, и аналогии их собственного заключения с нацистской политикой убийств теперь использовались c той же интенсивностью, с которой проявлялась и вера в это. «Политический термин для „отделения смертников“ в Кёльне, я говорю это совершенно ясно, – это газ», – писала Ульрике Майнхоф. А Гудрун Энслин объявила: «Мы тут, внутри, говоря прямо, можем удивляться только тому, что нам не впрыскивают яд. Больше ничему»[51]. Здесь воображаемая идентичность как жертвы нацистского «окончательного решения» была доведена до крайности.

Эскалация 1977 года была также отмечена борьбой РАФ против западногерманских органов безопасности и за освобождение ведущих кадров группировки. В апреле представитель РАФ застрелил генерального прокурора ФРГ Зигфрида Бубака и двух его спутников; в июле – пресс-секретаря немецкого банка Юргена Понто при попытке его похищения. Наконец, в сентябре РАФ удалось похитить президента Ассоциации немецких работодателей Ганса Мартина Шлейера. Четверо его спутников были убиты во время похищения. Как давний член НСДАП и СС Шлейер казался идеальной символической фигурой преемственности элит между Третьим рейхом и ФРГ. Во время войны он был функционером германской оккупационной власти в Праге и участвовал в ариизации еврейских предприятий. После 1949 года он быстро поднялся на высокий пост в компании «Даймлер-Бенц АГ». РАФ полагали, что, похитив высокопоставленного представителя немецких ассоциаций работодателей, они смогут оказать максимальное давление на правительство Германии и тем самым освободить группу Баадера. Однако на самом деле, согласно предыдущему опыту, федеральное правительство не было готово удовлетворить эти требования.

Осенью 1977 года ФРГ находилась в необъявленном чрезвычайном положении. После покушения на израильских спортсменов на Олимпийских играх 1972 года в Мюнхене и жалкого провала немецкой полиции в освобождении заложников аппарат безопасности был значительно расширен и модернизирован. Особенно Федеральное управление уголовной полиции стало центром новых технических процедур расследования, с целью достижения успехов в розыске путем сбора массовых данных и их сравнения с помощью ЭВМ, но в то же время согласилось на систематическую слежку за значительной частью населения Германии. В общественном мнении Западной Германии преследование террористов привлекало все большее внимание, и уже без того выраженная политическая поляризация еще больше усилилась. С одной стороны, террористы, не в последнюю очередь в бульварных газетах, были возвышены до статуса самой большой опасности со времен войны, с которыми нужно было быстро разобраться и перед которыми конституционные проблемы должны были отойти на второй план. С другой стороны, четверть всех немцев в возрасте до тридцати лет выражали «некоторую симпатию» к членам РАФ. В леволиберальной среде мотивы террористов часто встречали понимание, даже если их действия подвергались критике. С другой стороны, в левой среде некоторые даже выражали «тихую радость» после убийства Бубака, как выразился один гёттингенский студент[52].

Федеральное правительство относительно спокойно отреагировало на эти вызовы. После похищения Шлейера канцлер Шмидт сформировал кризисный штаб из представителей всех парламентских групп и добился консенсуса, что заключенные вокруг Баадера не будут освобождены. В то же время оно усилило давление для интенсификации розыскных мероприятий. Последовавшая за этим резкая эскалация свидетельствовала о международных связях у РАФ. Она давно поддерживала тесные контакты с воинствующими палестинскими группировками, особенно с Народным фронтом освобождения Палестины, НФОП, который также организовал нападение на представителей стран ОПЕК в Вене в декабре 1975 года. 13 октября команда НФОП угнала самолет авиакомпании «Люфтганза» с 82 пассажирами и пятью членами экипажа и потребовала от правительства Германии освободить одиннадцать немецких террористов, включая заключенных из Штаммхайма. Когда правительство Германии продолжило отказываться выполнять эти требования, угонщики застрелили капитана самолета и пригрозили взорвать самолет вместе с пассажирами. Тогда федеральное правительство направило элитное подразделение в Могадишо, где самолет наконец приземлился после долгих скитаний. Они освободили заложников и убили трех из четырех угонщиков. После этого Баадер, Энслин и Распе покончили жизнь самоубийством в Штаммхайме. Через несколько дней Ганс Мартин Шлейер был найден застреленным.

Вскоре после драматического окончания «немецкой осени» в 1977 году эти события были восприняты многими как перелом и поворотный момент. Однако в ретроспективе эта оценка подтверждается лишь в той мере, в какой немецкий послевоенный левый радикализм прошел свой пик после событий октября 1977 года. Даже если еще оставались разрозненные группы, совершившие множество новых терактов, как РАФ, и распустившиеся только в конце 1990‑х годов, террористы настолько явно дистанцировались от всех прежних политических деклараций о целях и моральных принципах из‑за убийства Шлейера и его сопровождающих и угона самолета «Ландсхут» авиакомпании «Люфтганза», что симпатии к ним быстро пошли на убыль. В то же время под вопрос был поставлен левый радикализм в целом, лозунги которого были во многом взяты из арсенала коммунистов межвоенного периода и в свете актуальных проблем тех лет, от мирового экономического кризиса до иранской революции, выглядели еще большим анахронизмом, чем десятью годами ранее.

Как следствие, большинство радикальных левых в Западной Германии в последующие годы порвали с коммунизмом и последовательно трансформировались в левобуржуазный лагерь, который был в значительной степени поглощен «Зелеными». Йошка Фишер, в 1970‑х годах один из лидеров франкфуртских левых радикалов, имевший разнообразные контакты с различными вариантами терроризма, является показательным примером. В 1980 году он стал одним из основателей Партии зеленых, а в 1998 году – вице-канцлером и министром иностранных дел. Этот процесс, в свою очередь, ни в коем случае не был характерен только для Германии, его аналогичным образом можно наблюдать в Италии и Франции.

Таким образом, драматическая и трагическая история западногерманского терроризма может быть оценена как последнее, чрезмерный всплеск крайне левого радикализма в Западной Германии, который в конце концов также потерял свои собственные политические цели и сосредоточился на собственном освобождении вместо освобождения рабочего