– В песнях, – усмехнулся один изфранцисканцев, – очень часто скрывается правда. А правда – это правда, еене залжешь, надобно терпеть, хоть и больно будет. А Виклиф? Ну что же, плутал, ноlibri sunt legendi поп comburendi.[335]

– Виклиф, прости его Господи, – добавилдругой, – не был первым. Размышлял о том, о чем здесь речь шла, нашвеликий брат и патрон, Бедняк из Ассизи.

– А ведь Иисус, как утверждает Евангелие, – тихозаметил третий, – говорил: nolite possidere aurum negue argentum neguepecuniam in zonis vestris.[336]

– A слова Иисусовы, – вставил, откашлявшись,толстый сержант, – ни поправлять, ни изменять не может никто, даже папа… Аесли это делает, значит, он не папа, а, как сказано в песне, истинныйантихрист.

– Именно! – крикнул, потирая сизый нос, самыйстарший паломник. – Так оно и есть!

– Ну, Господи прости! – заохал колектор. –Замолкните же! Ну мне и компания досталась! Один к одному вальденские ибегардские слова. Грех!

– Да будет вам отпущен, – фыркнул, настраиваялютню, голиард. – Вы же собираете подать на святую цель. За вас встанутсвятые Адаукт и Матфей.

– Замечаете, господин Рейневан, – сказал явнообиженный колектор, – с каким ехидством он это произнес? Вообще-то каждыйсознает, что подати на богоугодное дело собираются, что ко благу общества. Чтоплатить надобно, ибо таков порядок. Все это знают. И что? Никто сборщиков нелюбит. Бывает, увидят, что я приближаюсь, и в лес утекают. А то и собакамитравят. Грубыми словами обзывают. И даже те, которые платят, глядят на меня какна зачумленного.

– Тяжкая доля, – кивнул головой голиард, подмигнувРейневану. – А вы никогда не хотели этого изменить? При ваших-товозможностях?

Тибальд Раабе, как оказалось, был человеком скорым идогадливым.

– Не вертитесь в седле, – тихо бросил он Рейневану,подведя коня совсем близко. – Не думайте о Зембицах. Зембиц вам надоизбегать.

– Мои друзья…

– Я слышал, – прервал голиард, – о чем болталколектор. Спешить на помощь друзьям – дело благородное, однако ваши друзья,позвольте вам заметить, не из тех, которые не смогут управиться самостоятельно,и не позволят себя арестовать зембицкой городской страже, славящейся, как всестражи права, предприимчивостью, пылом, быстротой действия, отвагой иинтеллектом. Не думайте, повторяю, о возвращении. С вашими друзьями в Зембицахничего не случится, а вам этот город – погибель. Поезжайте с нами в Бардо,господин Рейнмар. А оттуда я лично проведу вас в Чехию. Ну, что вы уставились?Ваш брат был мне близким комилитоном.[337]

– Близким?

– Вы удивитесь, узнав насколько. Удивитесь, узнав,сколь многое нас связывало.

– Меня уже ничем не удивишь.

– Вам так только кажется.

– Если ты действительно был Петерлину другом, –сказал после недолгого колебания Рейневан, – то тебя обрадует весть, чтоего убийц постигла кара. Уже скончались Кунц Аулок, да и вся его компания.

– Ну что ж, «таскал волк – потащили и волка», –повторил избитую поговорку Тибальд Раабе. – Уж не от вашей ли они рукипали, господин Рейнмар.

– Не важно, от чьей. – Рейневан слегка покраснел,уловив в голосе голиарда насмешливую нотку. – Главное – пришел им конец. АПетерлин отмщен.

Тибальд Раабе долго молчал, поглядывая на кружащего надлесом ворона.

– Далек я от того, – сказал он наконец, –чтобы сожалеть о Кирьелейсоне или оплакивать Сторка. Пусть горят в аду. Ногосподина Петра убили не они… Не они.

– Кто ж… – поперхнулся Рейневан. – Кто жетогда?

– Не вы один хотели бы это знать.

– Стерчи? Или по наущению Стерчей? Кто? Говори!

– Тише, молодой человек! Спокойней. Будет лучше, еслиэтого не услышат чужие уши. Я не могу сказать вам ничего сверх того, что слышалсам…

– А что ты слышал?

– Что в дело замешаны… темные силы.

Рейневан какое-то время молчал, потом насмешливо повторил:

– Темные силы. Я тоже слышал. Об этом говориликонкуренты Петерлина. Мол, ему везло в делах, потому что дьявол помогал, авзамен за это Петерлин ему душу продал. И что придет день, когда этот дьяволутащит его в пекло. Действительно, темные и сатанинские силы. И подуматьтолько, что я считал тебя, Тибальд Раабе, человеком серьезным и рассудительным.

– Ну, значит, я замолкаю. – Голиард пожал плечамии отвернулся. – Больше ни слова. Боюсь разочаровать вас еще сильнее.

На отдых кортеж остановился под огромным древним дубом,деревом, несомненно, прожившим не один десяток веков. По дубу резво прыгалибелочки, ничуть не заботясь о собственной степенности и серьезности. Конейвыпрягли из накрытой черным полотном телеги, люди расселись под деревом.Вскоре, как и думал Рейневан, ввязались в политическую дискуссию, касающуюсяидущей из Чехии гуситской ереси и со дня на день ожидаемой большой круцьяты,долженствующей положить этой ереси конец. Но хоть тема, и верно, быладостаточно типичной и предсказуемой, тем не менее дискуссия пошла не поожидаемому руслу.

– Война, – неожиданно заявил один изфранцисканцев, потирая тонзуру, на которую белочка сбросила желудь. –Война есть зло. Ибо сказано: «Не убий».

– А защищая себя? – спросил колектор. – Исобственное имущество?

– А защищая честь? – дернул головой Хартвиг фонШтетенкорн. – Тоже мне – болтовня. Честь надобно защищать, а оскорблениясмывать кровью!

– Иисус в Гефсиманском саду не защищался, – тихоответил францисканец. – И наказал Петру убрать меч. Неужто он былбесчестен?